Шрифт:
Закладка:
— Почему не закрываешь? Холодно! — послышался звонкий голос Чуурая. Оказывается, Нюргуна машинально откинула полог да так и застыла.
Она вбежала в урасу, разломила пополам кусок бересты и одну половинку протянула мальчику:
— Давай писать.
— Как это? — не понял Чуурай.
— А вот так. — Нюргуна вытащила из костра уголек. — Смотри это буква «А».
— Буква? А что такое буква?
— Если будешь знать буквы, научишься писать и читать. Будешь грамотным человеком.
— Да? А зачем это надо — писать и читать?
— На свете есть много книг, написанных умными людьми, если научишься их читать, станешь умным. Может, и сам что-нибудь умное напишешь.
— А какая польза быть умным?
— Ну… Грамотного человека никто не обидит. А если обидят — напишешь жалобу в волость. Там обидчика сразу накажут.
Вот здорово! Тогда я и князя бояться не буду!
Урок начался. Поначалу Чуурай трудился изо всех сил и даже высунул язык от старания. Однако когда они дошли до буквы «Д», рука отказалась повиноваться сыну охотника.
— Сестра! — заныл он. — Оказывается, это совсем неинтересно — буквы! Давай лучше порисуем! Я — нашу упряжку и отца на нарте. А ты?
— Ладно, рисуй, — вздохнула Нюргуна. — А я напишу письмо.
Чуурай с увлечением принялся за более привычное дело, рисовать он любил и умел. Пока Нюргуна заполнила черными угольными буковками свою половину бересты, мальчик успел покрыть легкими штрихами несколько полен.
— Смотри! — дернул он Нюргуну за рукав. — Вот это — мы с тобой поймали горностая. Это большая река несет твой плот в Ледовитое море. Это встает солнце.
— А здесь что за чернота?
— Это ночь. Но почему ты говоришь — чернота? Видишь — я звездочки оставил, не замазал!
Нюргуна погладила его по голове.
— Молодец, Чуурай.
— А ты что написала?
— Тебе интересно?
— Прочти!
— Ну, хорошо. — Нюргуна отбросила косы за спину и прокашлялась. — Слушай. «Дорогой друг мой, где ты, близко ли, далеко? Думаешь ли обо мне? Ты, наверно, в сердце своем похоронил меня, но я жива, я помню о тебе…»
Она разрыдалась.
— Сестра, что ты? — вскрикнул мальчик. — Неужели убиваешься по этому гаду, сыну Куонаскы?
— Нет, дружок, — обняла девушка Чуурая. — Сын Куонаскы здесь ни при чем.
— А кому ты пишешь? Как его зовут?
— Это не важно, Чуурай… Ты все равно не знаешь.
— Ты не плачь. Лучше читай дальше.
— Ладно. «Ты думаешь, я утонула, но я не камешек. Я не затерялась в волнах жизни, я выплыву назло этой женщине с темной душой. Беги от нее, пока не поздно, пока и с тобой не случилось то же, что со мной. Беги от нее и ищи меня — я жива, меня спас прекрасный старик Буокай…»
— Где, где написано Буокай?
— Вот здесь. «А если не захочешь искать меня — ранней весной пройдись по Кыталыктаху. Послушай, как шелестит листва берез, как плачет она о глупой доверчивой девочке. Вспомни обо мне…»
Нюргуна замолчала.
— Сестра, — с восхищением произнес Чуурай, — неужели все это написано на таком кусочке бересты?
— Нет, — вздохнула девушка. — Не поместилось. Я тебе по памяти читала.
VI
Была бы иной жизнь на земле, если б солнце не заходило, травы не отцветали, не старились, не умирали люди. Тогда и ошибки молодости можно было бы исправить, всего недостижимого достичь, убежавшее — догнать, затерявшееся — найти! Насколько меньше стало бы горя и страданий!
Так раздумывала Кыыс-Хотун в темном чуме, снимая нагар с жирника. Прошло уже несколько дней, как старик уехал на охоту. Тоскливо у девушки па сердце, одиноко. Есть рядом живая душа, да с ребенком не обо всем поговоришь. Зачем ему знать, например, как хочется ей назад, в родной Кыталыктах, где никогда не бывает такой постылой длинной ночи. Сотни верст, кажется, шла бы пешком по колено в снегу, лишь бы приникнуть на миг к родной березке…
— Чо-чо! Чо-чо! — прервал ее мысли Чуурай. — Гори, огонь, гори! Обогрей жилище нам, я тебе лепешку дам!
Бормоча заклинание, мальчик то чуть ли не носом тыкался в полено, то отскакивал от него и прятался за чурбан. Нюргуна с грустью смотрела на него. Веками воспитывалось в людях тундры почтение к огню, страх перед тем, что он может угаснуть навсегда. В стылом краю, где испокон веков природа играет душами людей, научились поклоняться огню как могущественному живому существу.
— Чо-чо, чо-чо, гори, нам жилище озари! — просил мальчик, стоя на коленях.
— Фу-ты, черт! — вдруг вскочил он на ноги, смахивая слезы с покрасневших от дыма глаз. — Не горит, сестра! Наверно, оладий просит!
— Без отца? — строго нахмурилась Нюргуна.
— Что же делать, если просит?! — мальчик умильно посмотрел на Нюргуну.
— На вот, попробуй.
Нюргуна протянула кусок бересты. Это было ее неотправленное «письмо». Неотправленное… А как его отправить? Только и пользы от него, что на растопку пригодилось. Чуурай свернул бересту в трубочку и подложил под полено. Сначала коптящим пламенем вспыхнула береста, а потом с неохотой разгорелось дерево.
Нюргуна достала мешок с мукой и стала стряпать оладьи. Чуурай расторопно набил чайник снегом и поставил его на огонь. Вскоре оба наслаждались чаем с оладьями.
— Ты почему письмо сожгла? — вдруг спросил мальчик.
— Э-эх, Чуурай, — погладила Нюргуна его по голове. — Что толку в письме без почтальона!
— Не горюй, новое напишем. Я тоже буду писать.
— А за это молодец. Ну-ка, где наша «бумага»?
Чуурай нырнул в угол за новой порцией бересты. Вдруг он выпрямился, глаза его блеснули.
— Сестра, — быстро сказал он, — чужой человек едет.
— Что ты говоришь? Ничего не слышно.
Только ветер воет.
— Уже здесь! Сейчас войдет.
Он выглянул из чума.
— На оленях приехал. Олени такие сытые, здоровые.
Толкнув Чуурая в грудь коленом, в урасу ввалился огромный человек в черной пыжиковой шубе до пят. Иней сверкал на его усах и бородке, глаза из-под обмерзших ресниц смотрели недобро.
— Гаа! — загромыхал в урасе его бас. — Кажется, добрался я до урасы моего дружка Буокая! А где он сам? Эй, парень, есть ли у тебя чем покормить оленей?
— Оленей? Оленей мы не держим, откуда я знаю, чем их кормить? — быстро отозвался Чуурай, успевший переползти поближе к Нюргуне.
— Тем, что сам не жрешь… мхом, травой! — захохотал прибывший.
— Пусть снег копают.
