Однако Эдвард Крэг, описывая жизнь отца, согласился с тем, как описала этот эпизод Айседора:

«Он уехал в Ниццу 7 февраля и на следующий день пришел в театр «Казино», чтобы проверить, как идут дела. К своему ужасу, он обнаружил, что художник-постановщик, убедившись, что просцениум в Ницце гораздо ниже, чем во Флоренции, хладнокровно отрезал два или три фута от всей декорации. Его [Крэга] ярость не знала пределов, и после того, как он объяснил всем в театре, что он о них думает на английском, вставляя некоторые французские и немецкие слова, такие как «кретины», «идиоты», «недоумки», он бросился искать Дузе. Она ничего не смогла понять из того, что он говорил, но ей не понравилась его вспышка ярости и потеря всякого контроля над собой. Между ними все было кончено. Больше они никогда не работали вместе»26

Здесь еще следует добавить, что Крэг редко понимал, как со стороны выглядят его приступы ярости. Он казался себе вполне кротким и считал, что его напрасно оговаривают.

Спустя несколько дней после бурной сцены с Дузе в Ницце он отправился в окрестности Монако27, чтобы обрести спокойствие. Айседора все еще плохо себя чувствовала и полагала, что Крэг находится в Ницце. Поэтому она предприняла поездку из Амстердама на Ривьеру. Видимо, она застала его вернувшимся из Монако, но готовым отбыть в Италию. Вскоре после отъезда Крэга она послала ему письмо28 в отель «Метрополь» во Флоренции, датированное 21 февраля 1907 года.

«Отель де Пранс.

Ницца.

Дорогой…

Надеюсь, что у тебя все в порядке. Четыре добрых человека снесли меня на кресле вниз и пересадили в коляску на колесах. Превозмогая боль, я все же очень рада, что я здесь и могу спокойно смотреть на море. Все же боли доставляют мне много мучений, мне нужно все время лежать.

Я чувствую себя по-дурацки, ведь не стоит раздражаться из-за пролитого молока — такая терпеливая Топси. Последняя попытка, которую изобрели для меня, — это горчичники — а я думала, что они давно устарели!

Люблю тебя, дорогая, дорогая душа. Я чувствую себя очень глупой и нелепой Топси.

Бедняжка.

Я завидую, ведь ты видишь всю красоту Флоренции вновь — «нашего Донателло»…»

Внезапный отъезд Крэга легко объясним. Он уже и так прервал свою работу, чтобы навестить Айседору в Амстердаме. Теперь ему грозили следующие перерывы в работе, ведь фрейлейн Кист и маленькая Дидра должны были приехать к Айседоре в Ниццу — и как позже Айседора писала ему: «Послушай, только один вид ребенка заставит тебя тут же посмотреть в твое рабочее расписание»29. Миссис Дункан, с которой у него были натянутые отношения, тоже ждала, что он присоединится к ним. К тому же внимание, которое он был вынужден уделять делам Айседоры — билетам, спорам с ее менеджерами о счетах, оркестре, заботам о рекламе, — требовала значительного количества времени, столь необходимого для его собственной работы. Он не собирался забывать об Англии и до конца своих дней подвизаться в качестве секретаря Айседоры. Он чувствовал себя в заточении, пока разрыв с Дузе не освободил его из ловушки. Он написал Мартину Шоу:

«Оформление для «Росмерсгольма» было обрублено — это меня немного огорчило, но не слишком, потому что мои планы гораздо обширнее, чем эта случайная работа…30

Мне очень плохо из-за того, что то, что полыхает внутри меня, никак не может увидеть свет…»

Более он не желал работать на других и зависеть от их капризов. (Непостоянная Дузе попросила его сначала сделать оформление для «Леди из моря» и «Джона Габриэля Воркмана», потом для одной из пьес Метерлинка, потом для новой пьесы без названия — и все это в течение полутора месяцев!) Настало время для нового вида театра, где движение света, звук, массовка рождали бы необходимые эмоции и где использование образцов для достижения определенного уровня выразительности или контрастов было бы всецело подчинено только ему.

Эта идея, как полагают многие, вовсе не исключала существования любой иной формы театра, потому что Крэг любил театр во всех его проявлениях, но хотел создать свой, новый, который был бы его собственной частичкой искусства31.

Флоренция, похоже, стала его убежищем. Там у него были друзья: Мартин Шоу, занимавшийся поисками музыки XV века для Айседоры, и американский коллекционер художественных произведений Чарльз Лузер, который в прошлый визит Крэга предоставил ему свою виллу. Со времени успеха «Росмерсгольма» во Флоренции он полюбил этот впитавший в себя искусство город с атмосферой бодрящей, но и спокойной, сулящей достижение совершенства.

Несмотря на шок, унижение и тревогу, которые вызвал у Айседоры внезапный отъезд Крэга, она не стала высказывать вслух свое горькое разочарование. Она прекрасно отдавала себе отчет в собственных недостатках и во временности их отношений. Более того, она надеялась, что за его отъездом не скрывается ничего более серьезного. Поэтому она не упрекала его. Даже рассказывая о своей болезни, она пыталась это делать для него в шутливой форме.

«У меня были два ужасных дня вчера и позавчера, боли, как будто во мне поселилось 170 тысяч чертей, — но сегодня мне уже гораздо лучше. Горчичники закончились — описывая ад, Данте забыл туда поместить магазин под названием «Горчичники»32.

Все еще чувствуя угрозу своей свободе, Крэг был раздражен жалобами Айседоры на здоровье. В письме матери он писал, что Айседора в «Ницце со своей мамашей… и с сиделками, которые наблюдают за ней, так как она действительно больна, — потому я приехал работать сюда, поскольку бизнес наложил на меня свою маленькую лапу…33 Ужасно видеть больными людей, обладающих сверхчеловеческим терпением, — только нетерпеливые могут успокоить себя сами».

Поездка Айседоры в Ниццу была изнуряющей, и всякий раз, покидая постель, она страдала от жестоких головокружений. 23 февраля она написала:

«Меня это убивает, но боюсь, что 10 марта — это нереально. О Боже! Я все еще лежу пластом, и у меня все болит… Доктор говорит, что я пробуду в постели еще две недели, а потом пройдет, по крайней мере, еще две недели, прежде чем я окрепну настолько, что смогу ходить, работать, танцевать…»34

К этому времени Крэг переехал на пустую виллу Лузера, расположенную на холме, возвышавшемся над Арно и Флоренцией. На террасе, увитой виноградными лозами, в кадках росли лимонные и апельсиновые деревья. Здесь он начал работать над «Маской», журналом, предназначенным для выражения его идей о театре. Позже молодая англичанка Дороти Невайл Лиз, написавшая до этого две книги, бросила свою работу, чтобы помогать Крэгу в выпуске