камеру в качестве исповедника; вам же надлежит воздействовать на графа Булонского, если он заупрямится. Но не думаю: он не посмеет отказать узнику в такой просьбе, это будет не по-христиански, к тому же он сам недавно женился и понимает, что такое долгая разлука. Людовик, разумеется, даст слово, что не убежит, и все же он поедет в Булонь под охраной. Отбить его – значит нарушить мирный договор, а это чревато возобновлением военных действий. И здесь ставка делается на его жену Марию. В Булони они встретятся, ну а дальше… Поразмыслим над этим позднее. Нужны будут люди, маршал. – Тот кивнул. – Ну а долг чести… Супруга заставит его забыть об этом. Ей, как и мне, предстоит пустить в ход чары любви, которыми природа наделила женщину, желающую ввести в искушение мужчину, к тому же собственного супруга. Думаю, она не станет возражать: постель уже много месяцев не греет ее. В противном случае придется либо припугнуть ее известием, что супруг вовсе не скучал вдали от нее, либо купить.

– И все же он может воспротивиться. Как быть тогда?

Графиня бросила на де Вьенна недвусмысленный взгляд:

– Не родился еще потомок Адама, не мечтающий залезть под юбку женщины, тем более жены, с которой на долгое время был разлучен. Упав в бездну греха, мужчина уже не выберется оттуда.

– Стало быть, мадам, вы абсолютно уверены, что Жан Второй добровольно вернется в Лондон? – переспросил д’Оржемон.

– Повторяю, честь рыцаря для него важнее даже жизни собственного сына, уж мне-то это хорошо известно.

– Хорош папочка, нечего сказать! – подвел черту под этим Дорман. – Однако, увлеченный идеей крестового похода, где пойдет рука об руку с Эдуардом, он, как мне кажется, без сожаления покинет Париж, дабы в тишине башен Тауэра обсудить со своим тюремщиком бредовую идею.

– Вот когда надлежит действовать, ибо узник утратит бдительность, – подхватила Анна. – Кстати, ничто не мешает после этого обвинить в убийстве Эдуарда Третьего, который, дескать, отказался даже от выкупа, желая убрать с дороги политического врага, а потом напасть на деморализованное государство. Ибо вести в бой французское войско почти что некому, да и дофин не любитель, а скорее противник баталий.

Какое-то время безмолвствовали, в раздумье недвижно созерцая стол и свои руки поверх этого стола. План хорош, но и непрост, от малейшей оплошности все может рухнуть. Однако не есть ли жизнь одна большая лотерея, где выигрывает порою тот, кто предложил рисковую идею, а проигрывает баловень судьбы, всегда знающий, какую бросить карту? И не состоит ли в конечном итоге жизнь человека из случайностей, что либо возносят его к небесам, либо влекут в бездну? Они на каждом шагу, от них не уйти, и не стоит ломать голову над причинами, ибо все на свете предопределено Богом, диктуется Промыслом Его.

Молчание не прерывалось ни возражениями, ни протестующими жестами. Каждый пытался представить себе нарисованную Анной картину и чувствовал себя при этом на пороге чего-то необычайного, что должно произойти со смертью человека, принесшего королевству столько горя. И по лицам графиня видела, что все согласны с ее дерзким планом, о котором каждый из них и помыслить не мог. Таков средневековый человек: он не любил подолгу рассуждать, взвешивая все за и против, скрупулезно роясь в деталях, просчитывая все ходы, стараясь предугадать малейший всплеск радости или недовольства у лица, коего хотели либо устранить, либо возвысить. Он действовал – порою стремительно, без оглядки и беспрекословно подчиняясь тому, кто предложил тот или иной путь борьбы или указывал на того, кого надлежало либо уничтожить, либо защищать как гаранта жизни и благосостояния людей и их отечества.

И тут, когда все, казалось бы, вставало на свои места, аббат задал давно мучивший его вопрос, который до сих пор никак не мог вставить в беседу:

– Однако, дочь моя, вас могут заподозрить и схватить. Ведь вы не сможете покинуть узника сразу же, как только дадите ему яд, ибо он вскорости отдаст богу душу. Как же вы намерены исчезнуть?

Анна ответила так, что у аббата челюсть отвисла от изумления:

– Яд подействует тогда, когда я прикажу ему это сделать.

Вслед за челюстью полезли на лоб глаза:

– Значит, жертва может умереть через час… день… два… или через неделю?..

– Даже через две.

– Но… – пробормотал аббат, имевший кое-какие познания в медицине и тайком занимавшийся алхимией, – такого яда не существует, дочь моя, во всяком случае, он никому не известен.

– Вот именно, святой отец! Он известен мне и тому, кто мне о нем рассказал.

– Святая Матерь Божия! Кто же тот человек, что владеет тайнами, подвластными лишь сатане?

– А может быть, ваше преподобие, мне и вручил это средство сам сатана? Во исполнение предначертанного судьбой не выпало ли мне по жребию продать душу дьяволу в обмен на этот секрет?

Аббат тяжело вздохнул, но не перекрестился. Верный слуга Церкви, он все же не был тупым фанатиком и верил в существование ведьм и нечистой силы не больше, чем в полет железной птицы с винтом. Он перешел на светский тон: любил так делать, если поблизости не наблюдалось присутствия духовного лица.

– Перестаньте, графиня, вы ведь знаете, как я отношусь ко всем этим бредням моих выживших из ума коллег, посылающих на костер женщину только потому, что соседка, увидев ее беседующей со своим супругом, из ревности указала на нее пальцем, заявив, что это ведьма.

– Не та ли это, что подсказала мне, как пользоваться ядами? – продолжала посмеиваться Анна.

– Значит, дама эта – одна из тех, кого называют ведьмами?

– Так или иначе, но она одна в состоянии сделать то, чего не смогут пятеро мужчин, сидящих здесь.

– Черт побери, графиня, это удачная находка! Как вам удалось найти такую колдунью?

– Она обыкновенная женщина, такая, как все. Это Гастон привел ее в замок.

– Браво, Гастон, тебе зачтется этот подвиг на том и на этом свете! – воскликнул Дорман. – Познакомишь меня с ней?

– Решил отправить на тот свет тещу?

– И тестя заодно: ужасные сквалыги.

– Сожалею, Гийом.

– Скажи хотя бы ее имя!

– Это наша с сестрой тайна. Имени этой дамы не должен знать ни один человек.

– А я? – оживился аббат. – Вы же знаете, Гастон, что я увлекаюсь алхимией, ставлю опыты. Знакомство с этой особой мне не повредило бы, да и ей тоже; вы ведь понимаете, как духовное лицо я сумею защитить человека, оказавшего мне услугу, если к нему вздумают прицепиться святые отцы.

– Вот тогда и настанет время для знакомства, отец Ла Гранж, а пока сестра держит эту даму