Я встала и попятилась. Ворчи снова поплыл ко мне. Я выстрелила, но на сей раз Ворчи был начеку. Он просто поморщился и продолжал приближаться.

– А как же крест? – воскликнула я, прижимаясь спиной к стене. – И колледж… это же церковь!

– Дурочка! – ответил Ворчи. – Ты думаешь, что христианство имеет власть над такими, как я?

Я отчаянно озиралась в поисках какого-нибудь оружия, но, кроме стула, который выскользнул из моих рук, едва я схватилась за спинку, ничего не попадалось.

– Шкоро вше кончитшя, – ухмыльнулся Ворчи.

У него вдруг выросли длинные клыки, перекрывшие нижнюю губу, отчего он и шепелявил.

– Шкоро ты поужинаешь вмеште ш Колом. Когда я законшу!

Он расплылся в улыбке и разинул пасть – невозможно, но мне показалось, что во всю комнату. И вдруг растерянно остановился, завращал глазами, посерел, почернел и рассыпался, как сгоревшая страница. Растекся запах плесени и разложения, перебивший вонь формалина, и вскоре не осталось никого, кроме Кола, продолжавшего сжимать заостренный кол, так быстро уничтоживший дрянь, которой был Ворчи.

– Ты в порядке? – спросил он меня с торжествующим видом.

– Ды-да, – проикала я. – Да, в порядке. Да, теперь в порядке.

Он опустил кол и пододвинул мне стул. Лампы, моргнув, зажглись снова.

– Спасибо, – сказала я. – Моя кровь осталась при мне, и я бы хотела, чтобы так было и впредь. Думаю, за мной должок.

– Нет, Четверг, это я перед тобой в долгу. Еще никто не откликался на мой вызов. Симптомы проявились, когда я вынюхивал здесь своего клиента. А до шприца добраться уже не успел…

Голос его дрогнул, и Стокер с жалким видом покосился на битое стекло и лужи формалина.

– Нашему отчету никто не поверит, – пробормотала я.

– Да их никто и не читает, Четверг. Последний, кто читал, сейчас лежит в реанимации. Их просто подшивают и забывают о них. И обо мне тоже. Одинокая у меня жизнь.

Я порывисто обняла его. Мне показалось, что это будет правильно. Он с благодарностью обнял меня в ответ. Думаю, он давно не прикасался ни к одному человеку. От него пахло плесенью – но неприятным запах не был, скорее так пахнет сырая земля после весеннего дождя. Он был сильным и почти на фут выше меня, и пока мы вот так стояли, обнявшись, я вдруг подумала, что не буду возражать, если он приударит за мной. Возможно, возникла близость из-за того, что мы пережили вместе, не знаю… Обычно я так не поступаю. Я провела рукой по его спине и шее.

Оказалось, я поняла неправильно. Он медленно выпустил меня и улыбнулся, тихо качая головой. Мгновение ушло.

Я секунду постояла, затем аккуратно убрала пистолет.

– А как насчет Ворчи?

– Он был хорошим человеком, – ответил Кол. – Правда, хорошим. Никогда не кормился на своей территории и не жадничал – только чтобы жажду утолить.

Мы вышли из лаборатории в коридор.

– Тогда как вы его вычислили? – спросила я.

– Повезло. Он ехал за мной в своей машине на свету. Глянул я в зеркало заднего обзора – в машине никого. Поехал за ним – и вот вам. Как только он заговорил, я сразу понял, что он сосунок. Я бы и раньше его заколол, если бы со мной этой неожиданности не приключилось.

Мы остановились у его машины.

– А вы? Вас можно вылечить?

– Над этим работают ведущие вирусологи, но пока остается только держать шприц наготове и не вылезать на прямой солнечный свет.

Он остановился, достал пистолет и, открыв затвор, выщелкнул патрон со сверкающей пулей.

– Серебро, – сказал он и отдал мне. – Больше ничем не пользуюсь.

Он посмотрел на облака, оранжевые от света уличных фонарей. Облака быстро летели по небу.

– Тут много странного дерьма творится. Возьмите на счастье.

– Я уже перестала в него верить.

– Я тоже. Храни вас Господь, и еще раз спасибо.

Зажав в руке серебряную пулю, я искала подходящие слова, но Стокер уже наклонился над багажником, раскапывая пылесос и мусорный мешок. Для него ночь еще далеко не кончилась.

18

Снова Лондэн

Узнав, что Четверг вернулась в Суиндон, я пришел в восторг. Я ведь так и не мог поверить, что она уехала навсегда. Я слышал, что в Лондоне у нее не все ладно, но я знал также, как она ведет себя в стрессовой ситуации. Все мы, вернувшиеся с полуострова, волей-неволей стали экспертами в этой области…

ЛОНДЭН ПАРК-ЛЕЙН

Воспоминания крымского ветерана

– Я передала мистеру Парк-Лейну, что у вас геморроическая лихорадка, но он мне не поверил, – сказала администраторша Лиз в вестибюле «Finis».

– Надо было сказать «грипп». Это правдоподобнее.

Лиз невозможно было смутить.

– Он оставил вам вот это.

Она протянула мне конверт. Меня так и подмывало сразу же бросить его в мусорное ведро, но я испытывала неловкость из-за того, что накануне устроила ему нелегкий вечерок. В конверте оказался билет на «Ричарда III», которого давали каждую пятницу в театре «Риц».

– Когда вы в последний раз куда-нибудь с ним ходили? – спросила Лиз, уловив мою нерешительность.

Я подняла взгляд.

– Десять лет назад.

– Десять лет? Идите, дорогая. Большинство моих парней через десять лет не вспомнили бы, как меня зовут.

Я посмотрел на билет. Представление начиналось через час.

– Поэтому вы и уехали из Суиндона? – спросила Лиз, жаждавшая хоть чем-то помочь.

Я кивнула.

– И все время хранили его фото?

Я снова кивнула.

– Понятно, – задумчиво протянула Лиз. – Пока будете переодеваться, я вызову такси.

Это был хороший совет, и я побрела к себе в номер, быстро приняла душ и перебрала все наряды в своем гардеробе. Собрала волосы, распустила, снова подобрала, пробормотала: «слишком по-мальчишески», сняла брюки и надела платье. Выбрала серьги, подаренные мне Лондэном, и заперла пистолет в комнатном сейфе. Едва успела провести по векам карандашиком, как водитель такси вызвал меня на улицу. Это был отставной моряк, который отвоевывал Балаклаву в 61-м. Мы поболтали о Крыме. Он тоже не знал, где будет произносить речь полковник Фелпс, но если узнает, сказал он, освищет оратора так, что мало не покажется.

«Риц» сильно обветшал. Вряд ли его красили хотя бы раз со времени моего последнего визита. Золоченая алебастровая лепнина вокруг сцены запылилась, занавес украшали потеки от просочившейся дождевой воды. В течение пятнадцати лет здесь не ставили ничего, кроме «Ричарда III», сам театр не имел труппы – только рабочие сцены да суфлер. Всех исполнителей выбирали из зрителей, которые столько раз видели постановку, что знали текст