Шрифт:
Закладка:
Затем через неделю, когда опухлость век несколько уменьшилась и доктору удалось открыть глаз, то глаз ничего не видел. По мнению врача, произошло кровоизлияние в сетчатку. В настоящее время зрение начинает понемногу возвращаться: больная различает контуры предметов, различает решетку на окне: отличает белый цвет от черного.
Правый глаз тоже сильно пострадал; вся часть около глаза сильно отекла, веки опухли, оставив только маленькую щелку, через которую больная могла смотреть на окружающее. Зрение правого глаза сильно уменьшено.
Кисти рук были синие, отечные, сильно вспухшие, потому что особенно сильно были избиты и носили следы ударов нагайки. Левая кисть особенно сильно вспухла и имеет большие кровоподтеки; над мизинцем левой руки содрана кожа с обнажением мяса величиною с серебряный пятак. На левом предплечье несколько сильных кровоподтеков и красных полос от нагаек. Эти красные полосы имеют особенный характер: в середине проходит белая глубокая полоса с очерченным контуром, а по краям две красные, расплывающиеся широко в сторону.
Кисть правой руки была вся отечная и сильно вспухшая: правое плечо тоже отечное, в полосах красных и синих.
На ладонной стороне левой кисти были кровоподтечные полосы между пятым и четвертым пальцами.
Ступни обеих ног страшно отечные, есть кровоизлияния и красные полосы от нагаек; такие же полосы и кровоизлияния имеются на бедрах и на коленях. На ступнях ног имеется содранная кожа. Около колен на обеих ногах тоже есть содранная кожа порядочного размера. Большой палец одной ноги сильно опух и окровавлен от удара чем-то тупым.
Шея вся отечная, сильный кровоподтек распространяется из-под правого уха назад, за спину, надо думать, оттого, что на шею мучители наступали сапогами и давили.
Легкие совершенно отбиты, и в них произошло кровоизлияние, поэтому у Спиридоновой все время шла горлом кровь, так что приходилось давать сильные кровоостанавливающие лекарства, после чего кровь, немного унималась.
Переломов, вывихов, повреждений других внутренних органов, кроме перечисленного, не наблюдалось; быть может, отчасти потому, что она не давалась осматривать.
Когда ее привезли в тюрьму, — значится в протоколе, — Спиридонова не могла совершенно двигаться, была в бессознательном состоянии, постоянно бредила поездом и казачьим офицером; потом стали появляться промежутки ясного сознательного состояния, когда она очень хорошо говорила, вспоминала все подробности прошедшего, рассказывала доктору о тех мучениях, которым подверглась со стороны казачьего офицера и полицейского чина, а затем вновь впадала в бред.
Эти состояния часто чередовались друг с другом. На первом допросе следователя в Тамбове Спиридонова отвечала все очень сознательно до того момента, когда подошла к рассказу об убийстве Луженовского. Тогда она начинала бредить, и следствие было прервано. Когда моменты сознательного состояния стали все чаще проявляться и она начала понимать окружающее, тогда ею овладели галлюцинации. Страшные галлюцинации ее преследовали и нарушали ее покой; чаще всего галлюцинировала она казачьим офицером и поездом, в котором возвращалась в Тамбов…
И тут мы в своем повествовании подошли, наконец, к одному из самых «пикантных» вопросов, волновавших публику и тогда, в начале века, и сейчас, в конце этого столетия. А именно — была ли Мария Спиридонова действительно изнасилована Аврамовым по дороге из Борисоглебска в Тамбов? Прямых указаний на это нет. Туманные намеки В. Владимирова, проводившего «журналистское расследование» по свежим следам, на то, что «факт был», по сути дела, так и остаются ничем не подтвержденными догадками. Владимиров в качестве доказательства приводит вопрос, якобы заданный Спиридоновой врачу: «Какие признаки заражения сифилисом?» Кстати, сама Мария Спиридонова категорически отрицала, что кого-либо из врачей об этом спрашивала.
Мария Спиридонова утверждала — и это правда, — что всю дорогу от Борисоглебска до Тамбова она находилась в полубессознательном состоянии, а временами сознание и совсем ее покидало. Поэтому она точно не помнит, не может сказать, что именно происходило в поезде. На этом основании Владимиров и многие другие сделали вывод, что она просто не могла сознаться перед публикой, девическая гордость не позволила ей во всеуслышание объявить о своем позоре, о надругательстве, которому она подверглась.
Однако Спиридонова весьма подробно рассказывала, как именно приставал к ней Аврамов, не особенно при этом щадя свои чувства и не чураясь подробностей. Рассказывала потому, что нужно было для дела, ей важно продемонстрировать, пусть даже на своем примере, насколько прогнила система имперского правосудия. Для дела она не жалела никого, и себя в том числе.
Но даже для дела Мария Спиридонова не умела лгать. Разоблачая систему, она говорила только о том, в чем была железно уверена, что действительно было. И об изнасиловании, имей оно место в действительности, сказала бы не дрогнув.
Ну подумайте сами: могла ли девушка — в каком бы состоянии она ни находилась — не заметить, изнасиловали ее или нет? А то, что она была девушкой, видно из писем Владимира Вольского — ее жениха. Их отношения безусловно чисты и трепетны.
Кроме того, рассматривая версию об изнасиловании, нужно учитывать и состояние психики Спиридоновой. Она с детства была крайне возбудимой, нервной натурой, склонной без остатка отдаваться одной идее, при этом впадая чуть ли не в одержимость. Потом эти качества усилились, в минуты сильного душевного напряжения появлялись и галлюцинации… В трезвые минуты Мария понимала, что некоторые ужасы выдуманы ею самой, они лишь плод ее больного воображения. А бывало и так, что Спиридонова не могла отличить галлюцинацию от яви…
И наконец, последнее. Каким бы подлецом ни был Петр Аврамов, честь мундира в те годы была штукой
