— О, йес! — снова воскликнул американец, едва услышав перевод, и добавил по складам: — Дру-жес-тво.

— Вот и отлично, — облегченно кивнул Казаков. — Значит, о пастбищах… Их у нас, вон сколько, он оглянулся на висящую на стене карту, и Пэттисоны сразу же повернули головы. — Почти тридцать девять миллионов гектаров пустынных пастбищ. Причем подавляющее большинство территории относится к сухой и очень сухой зоне. Условия сложные. Но у нас каждый чабан со школьной скамьи знает слова Мичурина…

— Ми-чу-рин? — переспросил американец и с помощью переводчика записал фамилию в свой блокнот.

— …знает слова Мичурина о том, что мы не можем ждать милостей у природы, взять их у нее — наша задача.

— О! — снова воскликнул Фрэнк Пэттисон, записывая, потом стал что-то быстро говорить по-английски.

— Сказано красиво, даже очень, но не слишком ли воинственно? — объяснил переводчик. — Природа не любит, когда ей наступают на горло.

Казаков усмехнулся вскользь, сразу же сделав серьезное лицо, боясь, что гость превратно поймет его.

— Брать у природы ее богатства — не значит наступать ей на горло, — проговорил он без нажима. — Во всяком случае — не всегда значит. Наступать на горло вообще не в наших правилах.

Записывая его ответ, мистер Фрэнк не поднял головы и не улыбнулся.

— Природные условия Каракумов продиктовали главное направление животноводства, — продолжал Ата Казакович, поглядывая на переводчика, давая ему возможность передать все как следует. — Это отгонное овцеводство. Круглый год в Каракумах выпасаются овцы различной породы, прежде всего каракульской. В прошлом овец пасли самым примитивным способом: перегоняли с места на место в поисках корма, рыли колодцы — и все без системы, без учета особенностей территории. Падеж был велик. Теперь животноводство ведется на научной основе. Составлена «Схема комплексного освоения пустынных пастбищ». — Он ладонью прихлопнул размноженные на ротаторе, переплетенные, с истрепанными, замусоленными углами листы голубоватой бумаги. — Тут многое предусмотрено — и строительство новых водозаборных сооружений, и улучшение приколодезных песков, и фитомелиорация ухудшенных пастбищ, и другое, что позволит за тридцать лет заметно поднять овцеводство.

Улыбка снова осветила лицо Пэттисона. Он сказал, сверкая перламутром зубов:

— Вы настолько уверены в себе, что решаетесь планировать работу в пустыне на тридцать лет вперед?

— Работа такого рода не терпит суеты, — ответил Казаков. — Чтобы образовалась пустыня, ушли миллионы лет. Преобразования не сделаешь за одну пятилетку. А что касается уверенности, то почему же ей не быть? Каракумский канал построили, создали новые хозяйства, разбили хлопковые поля, насадили сады, нефтяные и газовые промыслы действуют… Почему же пастбищам оставаться неизменными? Захотеть только надо.

— Я видел Каракумский канал, — быстро кивнул Пэттисон. — Это действительно грандиозно.

— Ну вот! — обрадовался Казаков, но засмущался своей горячности, стал расправлять загнувшийся угол «Схемы». — Конечно, здесь намечен очень большой объем работ, придется много попотеть. Но уверен — все намеченное сделаем.

— Мне тоже хотелось бы в это поверить, — выпятив толстые губы, вставил американец и вдруг засмеялся: — Простите, мне вспомнилась забавная история. Когда Амундсен собирался в Арктику и приготовил ружья против белых медведей, ему сказали, что белый медведь никогда не нападает на человека. Великий путешественник ответил: «Я-то это знаю, но не уверен, знает ли это белый медведь». Еще раз простите, но знает ли пустыня, что вы хотите ей добра?

Вежливо улыбнувшись, Ата Казакович возразил:

— Но Каракумы не белый медведь. Пустыня беззащитна, несмотря на свою суровость, и мы это знаем. Поэтому и идем туда не с ружьем, заряженным жаканом, а с водой, утоляющей жажду.

— Браво! — засиял улыбкой Пэттисон. — Хорошо сказано. — Но тут же сделал серьезное лицо и даже вздохнул, то ли жалея беззащитную пустыню, то ли от зависти к остроумному собеседнику; оказалось же, что несмотря на понравившийся ответ, он остался при своем мнении и высказал его вполне определенно, не щадя престижа собственной страны: — Время меняет все — и людей, и природу. «Фрам» стоит в Осло в музее, а на Северный полюс ходят уже на лыжах. Наши предки трепетали перед грозными силами природы, а мы безжалостно ее уничтожаем. У нас в штате Нью-Джерси есть горное озеро Бруктрот. Прекрасный уголок земли. Голубая вода, лесистые склоны берегов. К сожалению, это только декорация. В озере убито все живое.

— Как убито? — живо спросил Казаков.

— Кислотные дожди, — опять вздохнул Фрэнк и вяло улыбнулся, как бы извиняясь. — Промышленность выбрасывает в воздух окислы серы и азота, облака давно уже не безобидны. Бруктрот оказался бессильным в единоборстве с человеком. Мы — великая держава, располагающая огромными техническими возможностями, мы первыми послали людей на Луну, — а вот спасти озеро оказалось нам не под силу. Озеро… А у вас пустыня, одна из крупнейших в мире. В пустыне столько скрытых сил. Вы, конечно, слышали про трагедию Сахели. А я там был недавно, видел своими глазами. Но если бы только там… Вам не доводилось читать книгу австралийского ученого Тимбери «Битва за землю»?

Ата пожал плечами и вопросительно посмотрел сначала на Назарова, потом на Сомова, те тоже не слышали о такой книге.

— Он пишет о том, как природа мстит людям, которые слишком широко размахнулись с животноводством, — продолжал Фрэнк. — Из центральных пустынь материка суховеи несут пыль и песок, фермеры вынуждены бросать некогда плодородные земли. Исчезают леса, высыхают реки и ручьи, стада овец тают на глазах. Опустели хозяйства, царит полное запустение…

— Очень мрачная картина, — согласился Казаков. — Но нам это не грозит. Вы же видели Каракумский канал. Сибирские реки собираемся повернуть в Каракумы. Да мы, если только захотим… — Он словно бы поперхнулся и смущенно умолк, но взял себя в руки и уже почти совсем спокойно закончил: — если захотим, то горы с места сдвинуть сможем.

Внимательно посмотрев на него, Пэттисон кивнул в знак понимания, но опять сказал свое:

— Оптимизм это хорошо. Уверенность в себе тоже хорошее качество. Но брать… как это сказал ваш ученый? — Он полистал блокнот, нашел нужную запись и произнес не без ехидства: — брать милости у природы — не значит ли это рано или поздно увидеть, что очередной Бруктрот мертв?

— Это бесплодный спор, — улыбнулся Казаков. — Давайте отложим его, ну хотя бы на тридцать лет. Приезжайте, тогда и посмотрите. Время нас рассудит.