* * *

Семь лет назад

— Я не верю, — прорычал сквозь зубы. Пальцы так крепко сжимали гребаный телефон, что казалось вот-вот и затрещит пластик под ними…

Мать посмотрела на меня тяжелым взглядом.

— Ты из-за нее попал за решетку, Илья. Твоя дальнейшая судьба в университете под вопросом. И ты хочешь сказать, что я зря тебе это показываю?

Посмотрел на нее. Мне хотелось на нее заорать. Мне хотелось открыть окно тачки и вышвырнуть телефон на дорогу, разъ*бать его об асфальт. Я не верил ему. Несмотря на ее слова в больнице, несмотря на ее холод в глазах, я бл*ть не верил, что малая может так поступить с нами!

Но это, сука, было правдой! На видео была Вика. Я ни с кем не спутаю ее тело, ее родинки под правой грудью и на бедре. И ее стон… ее тихий стон разрезал мои уши, будто крик банши. В тот момент, когда он трахал ее, она выглядела такой… улетевшей. Долбанный ублюдок, которому я столько раз мог разь*бать рожу, трахал мою девочку, а она звала его по имени… тихо так звала, нежно…

Твою ж!

Засунул в карман телефон. На первом же перекрестке выскочил из тачки. Во мне был столько гнева, столько боли! Физической боли, заставляющей меня корчиться в агонии.

Не знаю, сколько так шел. Перед глазам пелена красная. Ни хрена не видел и не соображал. Только когда уткнулся в ворота дома Птахи, немного в себя пришел.

Ваня как раз ковырялся в мотыке. Когда заметил меня, поднялся, кивнул понимающе.

— Идем.

Мы прошли в дом. Он молча полез в отцовский бар и достал бутылку Реми. После того, как она стала практически пустой, немного попустило и я смог хотя бы говорить.

— Вот, — протянул ему мобилу. — Только бл*ть не здесь, ладно? Я просто не потяну это еще раз…

Он вышел из комнаты. Пока Птахи не было, я нервно курил одну за одной. Он вернулся. Молча бросил телефон на стол и налил себе виски.

— Я не знаю, что сказать… Но… чувак, я не верю.

Кивнул.

— Я тоже не верил бы, если бы она мне лично в глаза не сказала в больнице, что беременна от другого. Она замуж за него выходит, — скривился. Даже произносить это было больно — слова жгли слизистую похлеще алкоголя.

— В какой больнице она?

— В Десятке. А что?

Птаха кивнул, набрал номер.

— У меня тетка там работает, старшей медсестрой. Поговорю с ней, она скажет с чем лежит Вика.

Я кивнул.

— Спасибо, брат.

* * *

Эти полчаса были еб*ным адом. Сомнения, боль, удушающее разочарование — все это выжигало нутро. И когда Ванька вышел во двор, я уже по одному взгляду понял, что дело дрянь.

— Твою мать, — прорычал, поднимаясь с мотыка.

Пнул валяющийся на полу гаечный ключ.

— Все так и есть, брат. Вот только она уже не беременна.

Он смотрел на меня тяжело так. Под его взглядом было не по себе.

— Чего?

Птаха нервно почесал затылок.

— Она аборт сделала. В больницу попала с кровотечением. Короче, не спасли ребенка…

Я стоял и пытался понять смысл его слов. Никогда не чувствовал себя таким беспомощным, бесполезным куском дерьма.

— Дай ключи.

Птаха нахмурился.

— Зачем?

— Дай. Мне. Ключи.

Он покачал головой. Захотелось ему втащить.

— Я должен ее увидеть. Поеду к ней домой и пока она мне все не расскажет, как ест, пока не убедит меня в этом п*зд*це, я не уйду.

Несколько секунд он стоял и тупо пялился на меня.

— Я с тобой, брат. Прослежу, чтобы ты глупостей не наделал.

* * *

Настоящее время

Во дворе — тишина. Я иду по темной ночной аллее. Фасад дома освещают фонари. По периметру всего строения темными фигурами возвышаются кусты роз. Справа небольшой пруд с форелью, слева беседка, где мы зависаем с Зауром и его женой. У нас мало друзей, но те, кто есть — проверенные временем, те, в ком я уверен на все сто.

И все это я построил сам. Начиная с нуля, поднимаясь с руин собственной жизни, не имея даже намека на смысл. Я выстраивал этот дом по кирпичику, вкладывая в него желание иметь собственную крепость. Семью.

Поднимаюсь по ступенькам, и прохожу в дом. Она в гостиной. Сидит на диване, ноги подобраны, в ее руках бокал вина. Ее длинные волосы спускаются водопадом по плечам, к пояснице. Я не любил ее никогда. Никогда не говорил ей о чувствах. Она давала мне их сама. С первого дня знакомства, когда выхаживала меня после боя. Тогда из меня сколотили хорошую котлету, но я выиграл. Сотрясение мозга, плюс перелом ребер — не слишком большая цена за избавление от жуткой агонии в душе.

Маша всегда была слишком нежной доброй. Разве она могла пройти мимо? Помню, ее глаза огромные, наполненные болью и печалью за незнакомца. Она смывала кровь с моих ран, ее нежные пальцы промывали мои волосы от грязи. А я был чистым овощем. Без эмоций, без каких-либо ожиданий на чудо. В день этого боя я узнал о гибели Птахи. Тогда ушел из жизни мой лучший друг, который был со мной с самого детства. В тот момент я жалел только об одном, что меня не было рядом с ним. И что мы не сь*бал*сь из этого мира вместе.

Она вернула меня к жизни. Незаметно, ненавязчиво. Она стала мне другом, помощником. Она была всегда рядом и ничего не просила взамен. Она смогла построить пусть и хлипкий, но все же мост между мной и моей матерью. Последняя кстати, души в Машке не чает.

Маша создала этот дом и весь уют в нем. Она каждый день просыпается и верит в то, что я когда-то скажу заветные три слова. А я все это время искал и ждал другую. Ту, что когда то плюнула мне в душу и ушла, даже не обернувшись. Ту, которая спустя семь лет, с таким высокомерием снова растоптала меня. Пришла в мой дом, к моим друзьям и привела с собой своего ублюдка Никиту. И я бл*ть наконец то понял, каким идиотом был все это время.

Понятия не имею, чего она добивалась. Придти в дом моих друзей, вести себя с моей женой как лучшая подруга, чтобы что? Всадить ей в спину нож? Ей бл*ть мало моей жизни?

Подошел к ней тихо. Маша заметила меня, когда уже был рядом. Подняла глаза, в ее омутах плескались слезы.

Опустился на колени, положил голову ей на живот. Моя маленькая девочка. Все эти годы просто принимал ее чувства. И только сейчас осознал, что туединственную, кто меня искренне любит, я с грязью мешал.

— Ты уходишь к ней? — ее голос хриплый, надсадный. Поднимаю глаза. Она хмурится проводит рукой по скулам.

— Пил? Глаза красные, давление, наверное…

Она пытается выбраться из-под моих рук. Наверняка, помчится за тонометром, станет мерить давление и охать. А потом пичкать лекарствами и не выпустит меня из постели до самого утра. Я так привык принимать от нее эту заботу, считая ее чем-то обыденным, естественным. А сейчас смотрю на нее, и сердце наполнено благодарность.