на пляж. Вражеская рать выглядела устрашающе огромной. Мне это зрелище напоминало ковер в детской с расставленными на нем игрушечными солдатиками и выглядело оно так же великолепно, как парады и смотры на живописных полотнах.

Вдруг, в сырой утренней мгле, блеснула зарница и прогремел орудийный выстрел. Дымный след от снаряда прочертил в воздухе тонкую серую полосу, которую могли разглядеть только те, кто находился непосредственно под траекторией полета снаряда. Над степной равниной, раскалывая воздух, пронесся глухой, злобный вой. Белое облачко дыма поплыло вверх, а тяжелый снаряд шмякнулся в кусты придомового палисадника и, разметав листья и куски мокрой земли, посек осколками упавшее деревце, ответившее на удар слабым фонтанчиком бледной трухи. Стаи птиц поднялись из гнезд, громко выражая протест против подобного вмешательства в их частную жизнь. Один из осколков попал испуганной дворовой собаке в бедро, и та завертелась на месте, визжа. Выстрел подхватили, гулко затрещав, далеко впереди, пулеметы. Начинался бой. Мы отменили смену войск на позиции и подняли все наши полки по тревоге.

Под прикрытием огня нескольких батарей, большевики крупными силами вели энергичное наступление на Заплавы. К ним непрерывным потоком шли подкрепления из Новочеркасска.

Следя за движением противника, мы определили, что большевики главный удар направляют на наш правый фланг и тыл, стремясь отрезать нас от "Северной группы".

Наши жидкие передовые цепи, сбитые красными, под звуки непрерывной канонады, постепенно жались к станице. Казаки понемногу отступали, перед превосходящими силами врага. Подтянув ближе свои батареи, большевики с открытых позиций, стали безнаказанно громить уже сами Заплавы. Наши 3 орудия ( одно мы все же починили) стреляли редко, так как у нас оставалось только 40 снарядов. Всем было строго приказано беречь снаряды и патроны и стрелять лишь наверняка. Слабый наш артиллерийский огонь, конечно, придавал красным определенную храбрость. Многочисленные броневики противника и грузовые автомобили с установленными на них пулеметами, временами, нагло подскакивали к станице и почти в упор расстреливали ее защитников. Отовсюду мне сыпались доклады, один хуже другого.

После полудня, артиллерийский огонь красных еще более усилился. Большевики буквально засыпали нашу станицу снарядами. Снаряды свистели, прочерчивая небеса, и тянущиеся за ними дымные полосы казались еще более зловещими из-за гудящего пламени пожаров. Разрывы снарядов густо усеяли несчастную станицу. Она превратилась в ад. Грохоту, казалось, не будет конца, каждый взрыв оставлял в воздухе клочья серо-белого дыма пополам с огнем. Снаряды безжалостно громили населенный пункт, разваливая солому, раскалывая балки, обрушивая стены и превращая податливую человеческую плоть в кровавое месиво. Стена из взрывов, оставляющих клубы серого дыма, образовала жуткую анфиладу ( от французского" нанизывать на нитку"), способную разорвать на мелкие кусочки весь наш отряд.

Несколько гранат попало и во двор моего штаба. Убило и ранило несколько ординарцев и лошадей, выбило в штабе стекла, сорвало карнизы, засыпав всех обильно осыпавшейся штукатуркой. Облако пыли, словно туман, стояло в том месте, где было окно кабинетика станичного писаря, лишь порванная занавеска беспомощно трепетала на ветру. Воняло дымом и кровью, один раненый вестовой детским голоском призывал мать, а другой проклинал Бога. В штабе тогда, кроме меня, находился генерал М. Свечин, есаул Алексеев и 2 или 3 писаря. Остальные офицеры штаба были посланы в воюющие части для непосредственного участия в бою. Как же это не похоже на Калединский Новочеркасск!

Один из раненых писарей хромал через комнату с залитым кровью лицом, а потом рухнул прямо на полную чернильницу, и ее содержимое выплеснулось на пол. Выжившие трясли головами, пытаясь избавиться от звона в ушах и общей дезориентации.

— Я подозреваю, что у нас скоро будет компания, в раю, рядом с Господом, — я попытался шуткой разрядить обстановку, хотя в ушах еще звенело после взрыва. Встал со скамьи и счищал белую пыль с потертого мундира. — Очень скоро!

Обстановка между тем складывалась не в нашу пользу. Численность, богатство вооружения и неисчерпаемость снарядов и патронов, были на стороне нашего противника. Он спешил воспользоваться своим преимуществом. За нами оставались лишь знание и опыт. "Северная группа" войск не давала о себе знать, оставаясь пассивной в роли безучастного зрителя нашего уничтожения.

Примерно часов около 4-х дня, наша артиллерия окончательно замолкла. Прибежавший ординарец (полевые телефонные линии все уже были перебиты) доложил мне, что артиллеристы расстреляли последние снаряды и ждут дальнейших приказаний.

- Пусть вооружаются чем возможно и продолжают сражаться, хоть зубами красных грызут! - распорядился я в пылу сражения.

Молчание наших орудий воодушевило большевиков. Они начали еще больше неистовствовать. Густыми толпами красные охватывали наш правый фланг и тыл, стремясь прижать нас к Дону, разлившемуся тогда на десятки километров и тем самым поставить нас в безвыходное положение.

Все ближе и ближе подходило огромное красное войско, так что в общем хоре можно было различить отдельные голоса, воинственные выкрики и леденящие кровь завывания. Вот-вот эта масса сорвется и покатит, ощетинившись примкнутыми к ружьям штыками, и сомнет нас. Красные намеревались нанести последний и сокрушительный удар, бросив на штурм бунтующей станицы крупные силы.

Обходные колонны большевиков, сопровождаемые вооруженными автомобилями, уже выходили глубоко нам в тыл, как огромная свора взявших след злых охотничьих собак. Полки спустили с цепи, и ничто не могло остановить эту нестройную атаку чудовищной массы вопящих людей на открытую мятежную станицу. Часть артиллерии красных, снявшись с позиций, походным порядком направлялась к Заплавам.

И вот теперь проклятые "товарищи" легко и планомерно расстреливали нас из пушек. В этом мире не было ничего, кроме шума, грохота, криков, дыма и свиста пуль. Мир этот был адом, заполненным дымом и огнем. Ситуация выглядела настолько безнадежной, что я злобно улыбнулся и выругался.