Шрифт:
Закладка:
Годелот ухмыльнулся, поглядев на собственную ладонь, перечеркнутую почти зажившим разрезом. Прошло жалких две недели с того памятного воскресенья в Тревизо, а будто целые века…
– Всегда бывает первый раз, – заключил он. – Пойдем, я тебе ужин оставил.
Глава 10
Лоскуты памяти
Сон не шел. Еще по дороге в тратторию Пеппо был уверен, что заснет, едва опустив голову. Но вот уже бронзовый гул отбивал глухие часы после полуночи, а подросток все так же лежал без сна на тощем тюфяке, рассеянно прислушиваясь к хлопотам мышей под половицами и жалобному потрескиванию, которым старый дом сетовал на годы и изнуряющую сырость.
Сложные вопросы и странные открытия того дня решено было оставить до завтра. Как ни жгли Пеппо обрывки услышанных разговоров, он понимал: наутро пережитое потрясение уляжется, и тогда рассказ его прозвучит не в пример толковее. Убедившись, что погоня обошлась без особых увечий, Годелот не упустил случая заново попенять другу на безрассудство и погасил свечу.
Минуты утекали во мрак. Пеппо старался не ворочаться, зная, как чутко спит кирасир, и не желая его будить. Обычно подобная предупредительность была не в его духе, но сегодня тетивщик чувствовал себя вдвойне виноватым…
Поначалу мысли путались и разбегались, теснясь, отталкивая друг друга и назойливо мельтеша. Воспоминания о потрескивающем факеле у самого лица, о беге в никуда, о теплых каплях, брызнувших на ладонь из-под лезвия, вспенили удушливую волну страха, что всегда настигает того, кто недавно избежал смертельной опасности. И тут же ужас обратился пьянящим злорадным восторгом. Он захлестывал Пеппо каждый раз, когда ему удавалось одержать верх над превосходящим по силе противником. Ничто не могло сравниться с упоительным чувством победы над теми, кто презрительно смотрел в его слепые глаза.
Но сильные чувства быстро опадают в душе, и вскоре Пеппо уже размышлял о своих недавних мытарствах в поиске верной дороги к траттории.
Нужно немедля изучать этот коварный город… Так же, как несколько лет назад он осваивал Тревизо. Узнать форму Большого канала, наметить главные площади и приметные здания вроде церквей и дворцов, методично разобраться в устройстве каждого района.
Господи, это займет целую вечность! Венеция огромна. Но ничего. Ничего, теперь с ним Годелот, а он непременно поможет, даже если Пеппо будет отказываться от его помощи со всем жаром своей идиотской гордости. Именно она, эта самая гордость, легла в основу многих качеств и умений, сделавших Пеппо тем, кем он был. И именно она послужила причиной многих его несчастий.
Подросток вздохнул и распустил шнуровку рубашки – жаркая ночь застилала город густым туманом, слишком тяжелым, чтобы подниматься к небу, и сонно волочащим белесые клубы вдоль нижних этажей. Все же бессонница – сущее наказание. В тишине ночи некуда деваться от собственных мыслей, и из-под самых потаенных камней души выползают те самые демоны, которых днем старательно загоняешь поглубже и не слышишь их вкрадчивого шепота.
Пеппо никогда не забывал о своей слепоте, что бы ни демонстрировали окружающим его независимо развернутые плечи и нахальная улыбка. Чем старше он становился, тем легче ему жилось с этой слепотой и тем труднее с ней было мириться. Конечно, Пеппо привык к ней. Он никогда не умрет от голода и без колебаний плюнет в рожу каждому, кто усомнится в его способности перейти через Каналаццо по перилам моста.
Но что за радость от бесконечного выживания? Пеппо хотелось жить. Жить по-настоящему. И это жгучее желание безжалостно напоминало ему, что даже его умные руки годны к обучению далеко не всякому ремеслу. Что множество книг, о которых так захватывающе рассказывает ему Годелот, так и останется навсегда закрыто для него. И что едва ли найдется девушка, которая согласится вручить свою судьбу тому, кто даже не видит ее лица. Впрочем, последнее занимало Пеппо меньше всего, поскольку он нимало не обольщался на свой счет. В конце концов, узор рубцов от плетей, косматая грива ниже лопаток и мертвые глаза кого угодно сделают упырем, даже если не брать в расчет нищету.
Без сомнения, в своем одиночестве Пеппо был виноват сам. Раньше этому легко находилась сотня оправданий, но после яростной речи Годелота в трактире Пикколы лукавить с самим собой казалось каким-то малодушием.
Гордость, оборонявшая его прочным щитом от насмешек, незаметно превратилась в доспех, непроницаемый и для дружелюбных взглядов. Любую попытку сближения Пеппо неизменно воспринимал как стремление отыскать в его броне уязвимые места и затем побольнее в них пнуть. А ведь не у всех он вызывал тот нелепый суеверный страх, что заставлял одних избегать его, а других – навязывать ему свое мнимое превосходство.
Воспоминания захлестнули его невесомой паутиной, живые, полные звуков и ощущений… Будто только вчера он сидел за станком в мастерской Винченцо.
Жарко, в очаге ревет огонь, кто-то жалобно бранится, поранив руку щипцами, кто-то фальшиво насвистывает. В мастерской всегда шумно, но сейчас, когда хозяин отлучился по торговым делам, здесь и вовсе сущий улей. Кто-то торопливо семенит к двери: пока Винченцо нет, самое время заморить червячка.
А вот легкие, крадущиеся шаги. Это Игнацио – худой, щуплый мальчуган, режущий кожу для изготовления ножен. Тише него ходит только сам Пеппо. Но если тетивщиком движет привычная осторожность карманного вора, то Игнацио просто боится всех и каждого. Он застенчив, неловок, он отпрыск большой крестьянской семьи, и в городе ему страшно и непривычно.
Следом громыхают деревянные башмаки – это Венусто, дюжий здоровяк, подручный шлифовальщика и дальний родственник хозяина, отчего пребывает в уверенности, что все прочие рабочие мастерской находятся у него в подчинении.
Башмаки настигают семенящую поступь Игнацио, и Венусто произносит в своей тягуче-ленивой манере:
– Обедать пора. Подсоби-ка на хлеб насущный.
Он не насмехается и не угрожает. Он говорит совершенно безразлично, уверенный в своем праве.
В ответ раздается нервный звук, словно Игнацио пытается проглотить желудь:
– Ты… Да ты что же… У меня самого в обрез…
Венусто роняет все так же равнодушно:
– Да много ли тебе, опарышу, надо?
И тут же слышится треск полотна, звонкий цокот монет по полу и рваный визг Игнацио:
– Ты что же! Я ж едва жалованье получил! Я хозяину…
Визг обрывает глухой тычок – от пинка Венусто Игнацио по инерции отлетает в угол к Пеппо и машинально хватается за его плечо, чтоб не упасть. Но неуживчивого тетивщика мальчик боится не меньше и тут же отдергивает руку, словно Пеппо
