Шрифт:
Закладка:
Стою, молчу. Господин офицер изволит говорить – мое дело маленькое. Всеподданнейше внемлеть и молчать.
– Чего молчишь? – рыкнул капитан.
Хм, похоже, я не угадал. Мое дело – всеподданнейше согласиться с господином офицером.
– Так точно, господин капитан. Бывает. Служба.
И снова не угадал.
Капитан в один шаг придвинулся ко мне и ухватил рукой за ворот кафтана. В нос шибануло крепким перегаром.
– Ты меня не понял, капрал. Не ту ты себе мамзелю выбрал. Думаешь, получится так карьеру сделать? А вот шиш тебе без масла!
Молчу. Мне плевать, что ты там себе надумал, пьянь. Протрезвей сначала, тогда, может, и обсудим.
Капитан обнажил прокуренные желтые зубы в оскале:
– Она Лопухина, капрал. Понимаешь?
– Черкасская, ваше благородие! – не выдержал я.
Капитан потряс головой и по слогам повторил:
– Ло-пу-хи-на. Из рода Лопухиных. Через них тебе не добыть белый шарф. Через них только вот так. – Нелидов мотнул головой в сторону кладбища. – Кресты, капрал. Кресты.
Капитан разжал пальцы и сделал шаг назад. Слегка толкнул в грудь раскрытой ладонью:
– Ступай. И держись подальше от Лопухиных. Та еще семейка. Проклял их кто-то, что ли?
* * *
Здесь принято нумеровать письма. Почта работает нерегулярно, потому корреспонденцию зачастую передают то с курьером, то с оказией. Из-за этого часто бывает, что какое-нибудь одно письмо может идти несколько месяцев, а другое его опередит и прилетит за пару недель, а третье может и вовсе затеряться навсегда. Поэтому на письме ставят номер. И потом обязательно ссылаются на эти самые номера. «Пишу тебе письмо номер столько-то в ответ на твое письмо номер такое-то, писанное там-то и тогда-то».
Письмо от княжны было обозначено номером один и написано на французском языке красивым каллиграфическим почерком. Так, ничего особенного. Одна страничка крупными буквами. Просто пожелала мне всяческих благ и просила писать в ответ, как будет возможность или произойдет какое-нибудь увлекательное приключение. Написала еще, что попробует в пути поговорить с полковником Лебелем насчет «того, о чем мы с тобой договаривались». Это она зря, конечно. Лебель все еще пребывал в бешенстве от выходок когда-то всемогущего Архипа. Так что, думаю, если кто-то посторонний снова будет чего-то требовать от полковника – он закусит удила и поступит вопреки. Впрочем, это уже пусть они сами там разбираются.
В конце Мария Абрамовна перечислила адреса, куда посылать письма. Если в Новгород – то на ее имя в имение Черкасских, если в Ригу – то короткий список имен из канцелярии генерала Лопухина. Они, мол, люди надежные и имеют много возможностей для пересылки писем, потому так даже быстрее будет.
Вот и дело появилось к Федьке Синельникову. Надо бы у него разжиться бумагой, а заодно узнать, каким способом здесь письма отправляют.
* * *
На седьмой день наша рота первой выступила маршем дальше на юг, на Якобштадт.
Шли ходко, не щадя сил. По приметам весна должна быть ранняя. Где-то в первой декаде марта вскроется лед на Двине, к этому времени мы должны успеть перескочить реку и помочь переправиться пушкарям.
Личный состав роты задачей проникся и старался вовсю. Стимул хороший: если все успеем, то наградой нам будет две недели жизни без начальства. На том берегу и Пасху встретим, и разговеемся как следует, а остальной полк будет стоять в Якобштадте и страдать от постоянных полковничьих смотров. Потому мы топали не щадя сил.
А еще я придумал поить чаем самых усталых солдат. Вечером – чашечка для восстановления каждому капралу и унтеру. Утром – чашечка для тех, кого наш ротный лекарь обозначал как выбившихся из сил. И это помогало. То ли чай и правда тонизирует непривыкшие к кофеину тела местных, то ли волшебная сила убеждения. Шутка ли – лекарь по совету шибко умного барчука дает какую-то горькую микстуру!
Я предложил было поить чаем не избранных, а вообще всю роту, но Нироннена от такого расточительства чуть удар не хватил. Так-то он обычно флегматичный, но как только речь заходила о чае – в Нироннене включалась такая жадность, будто он не карел, а еврей из плохого анекдота. Когда Федька Синельников убегает с чайником отпаивать тех, кого ротный лекарь обозначил как особо усталых – господин поручик становится красный как рак и злобно скрежещет зубами. А Фомин его еще и подзуживает, пряча ехидную ухмылку в усы. Нироннен же чуть ли не орет в ответ:
– Только на время марша! И только тем, кто взаправду выбился из сил! Пока Никанор Михайлович не подтвердит – ни капельки не наливать! Пусть лучше вон, водку пьют!
Мы успели. За четыре дня пролетели от Мариенбурга до Якобштадта, по последнему льду переправили пушкарей через Двину, отправили обозных с зимней одеждой обратно во Псков и расположились в прибрежной деревне на долгую стоянку.
Теперь весь ледоход и всю мартовскую распутицу будем стоять здесь и переставлять повозки с полозьев на колеса. В последнюю часть марша – от Якобштадта до Митавы – полк выступит, лишь когда пройдет весенняя распутица, по первой траве.
С третьей частью марша не задалось. Не успел полк собраться в Крейцбурге – это такой город-крепость на противоположном от Якобштадта берегу Двины, как из Риги прискакал курьер с приказом встать на форпосты на курляндском берегу реки и ждать. Ну мы и ждали.
Вместе с нами ждали подошедшие из России Вологодский и Пермский полки, которые зимовали в городе Великие Луки.
Начался март и оттепель. Весеннее половодье скрыло многочисленные островки на русле Двины, потом зарядили затяжные весенние дожди. Наша рота вместе с пушкарями и головной ротой Вологодского полка пережидала непогоду в Якобштадте, а остальные войска – на том берегу, в Крейцбурге. Сообщения, считай, не было никакого. Сначала переправе через Двину мешал ледоход, потом – весенний паводок.
Было невыносимо скучно. Заниматься экзерцициями на раскисших грунтах не было никакой возможности – только людей бы почем зря замучили. Работ по весне тоже не было, ушлые купцы Якобштадта и сами не знали, чем озадачить тех батраков, что остались с зимы в городе на заработки до весенней посевной. Библиотек в городе не было. Книги можно было только взять в аренду за дикую плату, будто это не книга, а «Феррари» напрокат. Только и оставалось, что играть в карты и бесконечно перечитывать письмо Марии Абрамовны. Хоть какое-то занятие. Опять же – сенсорный голод. Вот уж не думал, что я могу так изголодаться по обычному художественному чтению. А вот поди ж ты. Письмо – это вам не ранжирный и малый перекличной список. Его можно читать по многу раз, да с удовольствием!
В конце марта через Двину перебрался курьер на лодке и привез мне еще письмо, заодно забрал ответ. В начале апреля – еще одно. А в остальном – скука. Унтер-офицерский состав развлекал себя тем, что бродил по домам и пресекал пьянство среди солдат, которые на Пасху получили все зимнее жалованье. Ну и сами тайком выпивали, как же без этого. Для того, наверное, чтобы ротные поручики имели возможность ловить пьяных унтеров и капралов. Им же, поручикам, тоже скучно.
