Шрифт:
Закладка:
— Перегибаешь, Праведник. — Бельк укоризненно сморщился.
— Отнюдь, мой друг! Вспомни-ка то расследование в Арендале в семидесятом году! Сановника Дукко прикрывали все домашние слуги!
Бельк неохотно кивнул, хотя и продолжал считать, что Мерино натягивает догадки на факты. Сановник Дукко был любителем мучить девушек до смерти. В подвале собственной виллы он даже оборудовал целую пыточную комнату. И о ней знали все слуги вельможи. Но — жертвы Дукко были дикарками из Димаута, так что молчание слуг, считавших димаутрианок чем-то вроде говорящих животных, можно было как-то объяснить. Не то чтобы подобное было совершенно невозможным в Сольфик Хуне, но очень маловероятным — точно. К тому же — одна из жертв — из аристократов. К чему убийце так привлекать к себе внимание?
Спустя некоторое время идеи и даже домыслы у собравшихся в кабинете остерии стали иссякать. А когда в дверь заглянула Карла с вопросом в глазах, Праведник, понимая, что большего сегодня вечером выжать уже нельзя, стал сворачивать импровизированное совещание. С традиционной для Тайной стражи постановкой задач участникам. На этот раз даже молодой инквизитор не удивлялся тому факту, что трактирщик, к которому напарник пришел за советом, вовсю и, главное, с уверенностью, выдающей привычку, ими командует. Принял как данность.
Дождавшись, когда оба дознавателя кивком и словами подтвердят полученные указания, и взгляд Праведника переместится на него, Бельк, ругая себя за неуверенность в голосе, неохотно выдавил:
— Слушай… Я не знаю — имеет ли это отношение к убийствам…
И он рассказал про наемников, которые привлекли его внимание в кабаке “Сломанное колесо”. Прекрасно понимая, что сигнал тревоги, который получило его сознание, может быть как следом, так и совершенной пустышкой. Жизненный опыт северянина давно отучил его игнорировать такие сигналы.
Мерино к рассказу отнесся серьезно, выслушав его ни разу не перебив. В конце кивнул и произнес фразу, которую Бельк ждал:
— Вот и займись ими. Вряд ли ты всполошился попусту.
Intermedius
Сыро и холодно.
Почему всегда так сыро и так холодно? Что, для его дел, нельзя найти местечка посуше? Нет, он, конечно же, не претендовал на обстановку, подобную его замку в Адоте, который пришлось спешно бросить, чтобы не повиснуть на вилах у проклятых селян! Надежды хотя бы еще раз провести ритуал в подобающих условиях: с черными свечами, медными зеркалами и на нормальном жертвеннике, вырезанном из специально привезенного из димарских гор мраморного оникса, — у него уже давно не было. Но на просто сухое и относительно теплое место он мог претендовать, во имя Веемеля[35]! Что, во всем этом вшивом фрейском городишке нельзя найти такого? Или просто лень? Проклятые псы! Трижды проклятые псы!
Мердрис Эктор ди Кампос издал глухое горловое рычание, которое лишь огромным усилием воли не превратилось в рев. Держаться! Взять себя в руки и не позволять видеть низкорожденным, что лорда обуревают чувства, основным из которых, явно, является жалость к себе. Они, трижды проклятые псы, не должны видеть ни его смятения, ни ярости, ни страха!
Он глянул на себя в зеркало (амальгама, как пошло!), собрал брови, прищурил глаза, чуть изогнул уголки губ в пристойной саркастической улыбке. Да! Так хорошо! Можно поворачиваться.
Подручных было трое. Низкородные, как уже было упомянуто, в одеждах наемников, невысокие. Тот что в центре, кажется его зовут Пепе, чуть склонил голову. Пряча глаза, произнес:
— Мы все подготовили.
Ох, Трижды Преданный[36]! Ну как, скажите можно жить с таким убогим голосом? Высокий, словно у кастрата, пронзительный и тонкий! Как не убить себя, оберегая мир от такой мерзости? Но — полно! Нельзя себя распалять! Впереди трудная работа и нужно сделать ее в подобающем настрое, иначе все будет зря!
Милостиво кивнуть. Пройти мимо, войдя в маленькую, еще более сырую и холодную комнатку. Даже не комнатку — кладовку! Смирить себя в который уже раз, восславить Веемеля, и посмотреть, наконец, на жертву.
Эту, как и трех предыдущих, он отбирал и пленял сам. Вычислял, старался чтобы совпали хотя бы шесть из четырнадцати признаков. В первые два раза понадеялся на помощников и вместо ритуала вышло совершенно пошлое убийство, безо всякого смысла и цели! Поэтому искал сам. Ходил, наблюдал, читал знаки, оставленные ему Веемелем, подбирал слова… Берег уже полученную силу, боясь потратить лишнее даже на простой морок. Уводил подальше от людей, где остальную работу делали уже навязанные ему слуги. Все во имя цели!
Шестую жертву звали Мартой. Она была дочерью рыбака и женой рыбака. Совсем молодая женщина, лет девятнадцать или около того. Недавно замужем, своего Рикара, надо полагать, мужа-рыбака, любит и считает лучшим мужчиной на свете. Замужем третий месяц, но до сих пор не понесла. Сама все рассказала, убогая, стоило только пальцами щелкнуть у глаз. Шла за ним, как овца на веревочке.
В этой худенькой девочке, лежавшей обнаженной на деревянном верстаке, в окружении отчаянно коптящих свечей, имелось целых девять признаков. Удачная добыча! Кто бы мог подумать, простолюдинка, а настолько подходящая! У дворянки, на которую он возлагал столько надежд, имелось всего семь признаков, а у рыбачки неведомо в каком поколении — девять! Огонь в волосах, пятна огня на теле, не рожавшая, но не девственница, нос с горбинкой, подбородок на линии с кончиком носа, мочка уха сросшаяся, указательные пальцы на руках той же длины, что и средние, а на ногах второй палец длиннее большого.
Тонкие кисти жертвы, как и щиколотки, были связаны крепкой веревкой, уходящей под верстак, рот заткнут кляпом. Перепуганные глаза вращаются в глазницах, того гляди и выпрыгнут.
Веревки?!
— Почему она связана? — стараясь, чтобы голос звучал спокойно и ровно, проговорил Мердрис Эктор ди Кампос. Когда ответа не последовало, он обернулся и бросил гневный взгляд на мнущегося на пороге кладовки подручного. — Почему. Она. Связана.
— Зелье закончилось. — буркнул тот в ответ, не глядя в глаза лорду.
— Что?
— Я говорю — зелье…
— Я слышал, что ты сказал! Я не понял, как оно могло кончиться?! — аристократ все-таки сорвался на крик.
Пепе пожал плечами, не испытывая, видимо, никакой вины за этот серьезный прокол.
— Ну, так вот. Кончилось. Не так много его и было.
—
