Шрифт:
Закладка:
– И что хочет сказать мне султан? – Дука попытался почесать задницу, но не преуспел.
Султанский выродок посерел от бешенства. Остальные варвары возмущённо загомонили. Вурц даже бровью не повёл. Дука откровенно наслаждался лёгким ветерком, трепавшим его светлые волосы, доставшиеся ему от матери-норманки. Он вёл себя так, будто явился сюда принять капитуляцию сельджуков. Турки продолжали гомонить и корчить зверские рожи. Наконец султанёнок справился с собой и, прошипев что-то сквозь зубы, заставил свою свиту заткнуться.
– Ну же, я устал ждать! – И Вурц демонстративно зевнул.
– Царевич приказывает тебе быть почтительнее, ромей, если не хочешь, чтобы тебе отрезали язык! – Боров уже не блеял, а пищал.
– Мне может приказывать только базилевс! – отчеканил дука. – Что до моего языка, то пусть твой царевич придёт и возьмёт его. А пока пусть говорит то, что велел ему сказать отец.
Турецкий щенок зло кивнул евнуху. Тот набрал полную грудь воздуха, отчего раздулся как жаба, и заголосил торжественным фальцетом:
– Возлюбленный Аллахом потомок Пророка, потрясатель вселенной, меч ислама, защитник веры, покоритель тысячи царств, муж тысячи жён, благочестивый султан Абдул-Мелик говорит тебе, ромей, – ты славно бился. Султан ценит мужество даже в гяуре и потому предлагает тебе спасти свою жизнь и жизни тех, кто идёт за тобой.
– И какова же цена этой милости? – бесцеремонно перебил евнуха дука.
– Возлюбленный Аллахом не станет оскорблять твоего мужества предложением сложить оружие, – продолжил блажить толмач. – В безграничной своей милости он предлагает тебе вернуть захваченных тобой подданных султана и их имущество, после чего невозбранно уйти в свои земли. Взамен меч ислама требует от тебя поклясться именем пророка Исы[6], что ни ты, ни твои воины не поднимут больше меч в этой войне, и тогда благочестивый и милостивый султан позволит вам уйти и забрать с собой всё, что вы сможете увезти на седле или унести на спине.
– Ты слышал слова моего отца, Вурц-паша, – неожиданно на ломаном греческом подал голос царевич, – и я советую тебе согласиться. Ты храбр, гяур, но Аллах всегда на стороне правоверных. Ты и твои воины обречены. Спаси себя и их. А ещё лучше – стань на сторону правоверных, произнеси: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его», и тогда отец отдаст под твою руку любой вилайет по твоему выбору. Те воины, что последуют за тобой, получат золото, землю и женщин. Каждый из вас, кто примет истину, станет нам братом и будет в чести у султана. Если же ты отвергнешь милость всемилостивейшего, то вы все будете преданы мечу, а тебя за наглость будет ждать толстый кол, и палач постарается, чтобы ты не умер до тех пор, пока кончик кола не покажется из кончика твоего распущенного языка.
– Не грози мне, царевич, – усмехнулся дука. – Пока лучшие твои воины отправились на бой с нами при яйцах, а вернулись без яиц. Поле за нами. Так что твоему отцу следует быть щедрее. И я должен спросить войско.
– Я даю тебе два часа на размышление, что ты выбираешь – жизнь или смерть! – Иконийский петушок откровенно любовался собой. – Иди и подумай. До встречи через два часа на этом месте.
Султанский выродок повернул коня и поскакал в сторону своих. За ним потянулась свита. Последним, держась в седле с изяществом бурдюка с квашеным поносом, трусил жирный толмач.
– Как тебе спектакль, Макарий? – хлопнул меня по плечу дука.
– Годится. Ты за просто так выторговал два часа передышки, а там уже и ночь, – искренне восхитился я.
– Тогда поехали, постараемся провести это время с пользой. Только сначала вот что, – Вурц обернулся к одному из ипаспистов. – Аркадий!
Молодой ипаспист протянул дуке небольшой кожаный мех. Варда вытащил затычку и обратился к нам:
– Давайте выпьем вкруговую, друзья! Здесь нет сейчас светлейших, стратигов и стратиотов, есть только братья по мечу, солдаты, у которых мало шансов пережить завтрашний день.
Я пью за вас, друзья, и желаю вам остаться в живых, а эти поганые козлотрахи пусть сдохнут! – И дука приложился к бурдюку.
Сделав добрый глоток, он передал мне вино. Я с поклоном принял мех, оглядел всех и сказал:
– Будем живы, братья!
В бурдюке из козлиной шкуры было косское вино, крепкое и вкусное. Терпкий аромат наполнил меня, хмель ударил в голову. Жизнь всегда кажется прекрасной, когда её остаётся так мало…
Я наслаждался вкусом, ароматом, самим ощущением жизни, которое оно мне дарило. Тогда я думал, что, скорее всего, это последний глоток вина в моей жизни, но не жалел ни о чём. Я солдат. Как и мой отец, дед, прадед… Все мужчины моего рода в свой черёд брали меч и щит для того, чтобы стояла империя, чтобы сиял Город, чтобы под ветром с Пропонтиды мирно шелестели серебристой листвой оливы, а на холмах паслись кудлатые овцы. Солдат редко умирает в своей постели. Если бы мне суждено было умереть тогда, то я умер бы и за то, чтобы виноградарь с острова Кос спокойно вышел осенью собирать виноград, за то, чтобы молодое вино до срока скрылось в недрах бурдюков и амфор, а когда придёт его время, веселило сердца тех, кто придёт за мной.
Сделав самый долгий в моей жизни глоток, я оторвался от меха и протянул его трубачу. Он принял, кивнул и повторил мою здравицу: «Будем живы, братья!» За ним пришёл черёд старого седого ипасписта. Он расправил усы, улыбнулся чему-то и сказал:
– Помнишь, дука, как мы встретились в первый раз?
– Помню, – грустно улыбнулся Вурц.
– И я помню. Тогда я думал, что мне придётся держать за штаны очередного знатного сопляка, но я ошибся. Ты с первых дней доказал, что ты солдат. И вот уже двадцать лет я прикрываю твою спину. Чёрт возьми, я знаю о тебе больше, чем твоя жена и духовник, вместе взятые! Сегодня или завтра нам, скорее всего, предстоит прищурить задницу, поэтому я хочу, чтобы ты знал: для меня было честью служить тебе. И всё же я хочу жить, поэтому за тебя, дука, за тебя, хилиарх, за вас, парни, за меня и за всех, кто пришёл сюда вместе с нами глотать железо! Будем живы, а если нам суждено сдохнуть, сдохнем так, чтобы магометовы выродки надолго нас запомнили! – Седой ветеран приложился к бурдюку.
– Это была самая длинная и прочувствованная речь, которую я слышал от тебя
