Б. В случае чего “Хлебный террор”.

В. Политтеррор?

Алексеев писал – он не разбит, отходит на юг.

Террор: покушение на великого князя Сергея стоило всего лишь 7000 рублей.

Плеве – 30 000.

Я могу предоставить некоторые финсредства – пишу, чтобы Клецанда дал 200 000 рублей…»[4]

Детально расшифровать эту запись трудно. Но интересны ключевые слова – «организации по городам», «хлебный террор», «политтеррор», «покушение», «финсредства». Ну а последняя фраза – «Я могу предоставить некоторые финсредства – пишу, чтобы Клецанда дал 200 000 рублей…» – была объяснена Савинковым позже, в 1924 году, когда он предстал в качестве обвиняемого на судебном процессе. Оказывается, двести тысяч предназначались для убийства Ленина. А Клецанда, который должен был дать деньги, – это оперативный офицер связи между корпусом и Чешским национальным комитетом.

События тогда разворачивались по логике антантовских планов. 14 марта 1918 года в Мурманск заходит английский крейсер «Кохрейн» и высаживает десант. Следом туда же приходит французский крейсер «Адмирал Об». 5 апреля во Владивостоке высаживаются английские и японские войска. В тот же Мурманск 27 мая приходит американский крейсер «Олимпия», с которого десантировался отряд морской пехоты. А на Юге, на Дону с помощью немцев развертывался атаман Краснов. Это уже после мартовского поражения на Кубани Добровольческой армии.

А в это время Чехословацкий корпус, отведенный с Украины в районы Тамбова и Пензы, готовится к путешествию на Дальний Восток. Масарик дает последние указания корпусным командирам, среди которых первый – генерал Гайда, второй – генерал Сырова. Командиры чувствуют настроение своего политического командующего, а от него настрой штабов – французского и английского. Оно воинственно. И Сырова позволяет себе сказать: «Оружия, которое нам оставили (по соглашению с советским правительством), вполне хватит для того, чтобы разделаться с большевистскими войсками, с которыми мы можем встретиться на пути к Владивостоку»[5].

Масарик информирован руководителями французской, английской и американской миссий в России о том, что «хорошо дисциплинированной дивизией можно отвоевать всю железную дорогу до Омска»[6]. А тут целый корпус…

Да что дорогу?! Власть в придорожных городах можно отвоевать!

В мае корпус двинулся. А его командующий, уехавший раньше, через Сибирь и Владивосток держал путь в США. Но наказ его о том, что можно отвоевать территорию до Омска, помнили крепко. Чехословаки искали повод начать – он нашелся в спорах об оставленном в корпусе оружии. Где-то в районе Самары им предложили сдать его. Вот он, формальный повод – сдавать не будем, а попытаетесь разоружить силой, так мы вас сами разоружим. Так и получилось. Ну что могла какая-то красноармейская рота сделать с полком, не желающим отдавать винтовки?

Вот так вспыхнул мятеж чехословаков. По всей линии их движения очищались от советской власти города в Среднем Поволжье и Сибири. Буквально за месяц на огромной территории эта власть пала. Формировалась новая власть – власть Учредительного собрания, социалистов-революционеров, белогвардейцев. Такая разношерстная, но везде антисоветская.

Французский посол в России Д. Нуланс 18 мая 1918 года шлет телеграмму французскому военному представителю при Чехословацком корпусе майору А. Гинэ, в которой сообщает, что майор «может от имени всех союзников поблагодарить чехословаков за их действия». Далее из телеграммы следует, что союзники рассматривают «чешскую армию вместе с прикомандированной к ней французской миссией в качестве авангарда союзной армии»[7].

В июле, уже из США, Масарик шлет телеграмму корпусу: «Сердечные поздравления вам всем, дорогие парни. Я очень удовлетворен вашим поведением… Будем, однако, лояльны и не будем без надобности вмешиваться во внутренние вопросы…»[8]

Дело действительно было сделано. В России благодаря чехословакам и их политическому командующему занялась Гражданская война. Трудно спорить по этому поводу с думающими людьми, к которым, несомненно, принадлежат верховный правитель России адмирал Колчак, командующий Добровольческой армией генерал Деникин или бывший министр Самарского правительства Комитета Учредительного собрания и член ЦК партии меньшевиков Майский.

А. Деникин: «Главный толчок к ней (Гражданской войне. – Авт.) дало выступление чехословаков… Их выступление сыграло чрезвычайно важную роль в истории развития противобольшевистского движения»[9].

И. Майский: «Вмешательство чехов в российскую революцию навсегда останется тяжелым воспоминанием для трудящихся масс Советской республики. Вольно или невольно чешские войска сделали этот шаг, но последствия его оказались для русских рабочих и крестьян поистине роковыми. Не вмешайся Чехословакия в нашу борьбу, не возник бы Комитет членов Учредительного собрания, и на плечах последнего не пришел бы к власти адмирал Колчак. Ибо силы самой русской контрреволюции были совершенно ничтожны. А не укрепись Колчак, не могли бы так широко развернуть свои операции ни Деникин, ни Юденич, ни Миллер. Гражданская война никогда не приняла бы таких ожесточенных форм и таких грандиозных размеров, какими они ознаменовались; возможно даже, что не было бы и Гражданской войны в подлинном смысле этого слова. Весьма вероятно, что дело ограничилось бы лишь небольшими местными восстаниями контрреволюционного характера, с которыми Советская власть справилась бы без большого труда. Словом, весь ход событий изменился бы. Вот почему, оценивая историческое значение вмешательства чехословаков в судьбы российской революции, трудно найти достаточно резкие слова для характеристики той черной и предательской роли, которую они сыграли»[10].

Наконец, свидетельство адмирала Колчака, которого мятеж чехословаков вознес на самую вершину власти:

«1-я и 2-я чехословацкие дивизии своими исключительными подвигами и трудами в Поволжье, на Урале и в Сибири положили основание для национального возрождения востока России, проложили нам путь к Великому океану, откуда мы получаем теперь помощь наших союзников, дали нам время для организации русской вооруженной силы»[11].

Ну и о нашем герое – профессоре тоже было сказано. Колчаковский генерал Сахаров, битый красными, в своих берлинских мемуарах 1939 года выразился весьма ядовито: Масарик – «одна из самых знаменитых фигур современности – по своей изворотливости и по умению делать самые грязные дела с благочестивым видом»[12].

Почти полтора года продержался режим Колчака. Все это время рядом с колчаковцами были чехословацкие дивизии. Вместе воевали, отходили, снова наступали. В конце концов красные их дожали. Да и тыл оказался непрочен, отметился стычками и восстаниями. Крестьянство не приняло политику колчаковских эмиссаров. Военная сила истощилась. И Колчак в своем литерном поезде под охраной все тех же чехословаков двигался к границе с Маньчжурией, а далее в Харбин. Не доехал. В Иркутске власть уже была не колчаковская, а революционного комитета. Был торг, и чехословаки отдали Колчака большевикам в обмен на возможность двигаться дальше, к Тихому океану, во Владивосток. Там они благополучно погрузились на американские и японские суда и отбыли в Европу, чтобы влиться в войска Антанты. При сем следует сказать, что отбыли они не с пустыми руками.

Газета «Дело России», издававшаяся в Японии с 20 марта по 10 июля 1920 года и которую цитирует Иван Бунин в своем памфлете «Чехи