За полем снова начинался довольно густой лес, но какой-то неправильный. И только подъехав ближе, я поняла, что это не лес, а парк. Запущенный, неухоженный, но парк. Когда-то деревья здесь высаживали по четкому плану, поэтому и выглядит теперь лес необычным. Среди деревьев я заметила большие железные ворота. Они оказались призывно распахнуты, и именно в них мы въехали по совету Прохорова.

– Вот, это и есть ваша усадьба, – сказал он, когда впереди показался большой двухэтажный дом.

Глава 2

Дом оказался не совсем двухэтажным, как я подумала сначала. Два этажа построили лишь для основного здания, а флигели, расположившиеся по обе стороны от него, были одноэтажными и походили на толстые сардельки, выглядели старыми и заброшенными. Впрочем, такое впечатление могло создаваться лишь внешне.

Каменный дом, выкрашенный в когда-то белый цвет, давным-давно стал где-то серым, где-то желтым, а где-то краска и вовсе облупилась, обнажая кирпичи, как пролежни на старческом теле. Две колонны, обрамляющие вход, походили на атлантов, держащих на своих теперь уже дрожащих плечах большой балкон второго этажа. Ступеньки тоже пострадали, кое-где раскололись, кое-где поросли мхом. Но все окна были целыми, изнутри занавешенными шторами, а потому с улицы нельзя было разглядеть внутреннее убранство.

И все казалось знакомым. Я словно уже бывала здесь, стояла вот так же перед входом, запрокинув голову, смотрела наверх, туда, где под самой крышей блестела в лучах заходящего солнца латинская буква W. Наверное, первая буква в семейной фамилии. Присмотревшись, я поняла, что буква эта является частью фамильного герба, до того пострадавшего, что теперь уже сложно было понять, что именно на нем изображено.

Основное здание было небольшим, я насчитала всего по три окна с каждой стороны от входа, а размер флигелей еще предстояло оценить. Но даже до того, как я завернула за угол и рассмотрела их получше, уже видела, что один был бледно-голубого цвета, а другой – бледно-зеленого.

Сложно было представить, что в таком огромном доме много лет жила лишь одна старушка. Зато воображение живо нарисовало, как когда-то перед входом останавливались кареты, дамы в пышных платьях поднимались по идеально ровным ступенькам, во всех окнах горел яркий свет, а дверь на балкон была распахнута, и оттуда доносилась громкая музыка. Ведь наверняка такое здесь происходило, дом казался достаточно старым, чтобы застать времена балов и пышных приемов. Только теперь меня удивило и еще кое-что: почему вплоть до этого года он принадлежал Агате Вышинской? Почему после революции его не забрали Советы, как происходило со многими другими подобными домами? Почему не сделали из него больницу или приют?

Мои размышления прервал смущенный голос старосты:

– По ступенькам вам не подняться, я распоряжусь, чтобы открыли дверь в одном из флигелей, там нет ступенек.

Оказалось, пока я, разинув рот, рассматривала свои новые владения, Юлька при помощи Прохорова уже выбралась из машины. Автомобиль был оборудован специальным подъемником, позволяющим сестре самостоятельно садиться в машину и вылезать из нее, но кресло все равно кто-то должен был выкатить из багажника и подвезти к пассажирской двери. Значит, Юлька отчаялась дождаться меня и попросила старосту. Я знала, как стесняется она принимать чужую помощь, а потому испытала острый укол совести, тут же подошла к ней, мягко перехватывая ручки кресла у Прохорова. Вообще-то креслом Юлька отлично управляла сама с помощью джойстика, но мне просто хотелось дать ей понять, что я снова здесь, стою за ее спиной, не забыла и не променяла на старые развалины. Ладно, насчет развалин я погорячилась, дом выглядел достаточно крепким. Требующим ремонта, но крепким.

Черт, когда же я приезжала сюда? Почему родители несказанно удивились, узнав о наследстве?

Обращали на себя слова старосты о том, что он «распорядится открыть вход во флигеле». Это кем он собрался распоряжаться? Неужели к дому прилагается еще и толпа обслуживающего персонала? Догадка, если честно, меня здорово напугала! Гораздо сильнее, чем необходимость ночевать в старом доме посреди леса.

– Здесь есть какие-то работники? – осторожно уточнила я.

– Двое, – кивнул Прохоров. – Кирилл Жуковский и его мать. Я вам про нее рассказывал, Вера. Парнишка молодой, но сильный, с любой работой вам поможет. Мать у него странноватая, но Агата Олеговна ее привечала, она тут за кухарку и уборщицу. Я вас сейчас познакомлю.

И точно, из-за угла к нам уже направлялась странная парочка: молодой мужчина, почти еще мальчик, нескладный и сутулый, с торчащими в разные стороны светлыми волосами и длинными руками, которые он постоянно тер друг о друга, будто не знал, куда их деть; и невысокая полная женщина неопределенного возраста, с волосами, спрятанными под платок, в темном платье и внезапно белом переднике, будто из знаменитого сериала про английское аббатство.

– Вот, ваши новые хозяева приехали, – вместо приветствия заявил староста.

От его слов веяло каким-то неприкрытым снобизмом, честно говоря. Какие мы им хозяева? Дому – да, но не его работникам. Крепостное право отменили сто шестьдесят лет назад, если только мы не провалились в прошлое.

– Добрый день, меня зовут Эмилия, это Юля, – я указала на улыбающуюся сестру. Надо брать разговор в свои руки, пока староста не настроил этих двоих против нас. – Агата Олеговна оставила усадьбу мне.

Женщина расплылась в улыбке, которая сделала ее старше, изрезав лицо глубокими морщинами и спрятав глаза за пухлыми щеками и широкими бровями. Старше, но добрее, так что непременно захотелось бы улыбнуться в ответ, если бы до этого я еще не улыбалась. Было в Вере что-то материнское, крепкое. Наверное, если бы она сейчас шагнула ближе и раскрыла для меня объятия, я бы не стала противиться, хотя вообще-то терпеть не могу такие близкие физические контакты даже от хорошо знакомых людей. Но Вера осталась стоять на месте, как и ее сын.

– Очень рады вас видеть, – сказала она. – Мы уж заждались, а потом и надеяться перестали, что вы приедете. Вам тут понравится!

При этих словах Прохоров странно фыркнул, будто считал, что двум московским барышням не может понравиться в глухом лесу. Логика в его словах была, конечно, но я не сомневалась, что в этом месте есть особое очарование. Я уже чувствовала его, впитывала кожей, вдыхала вместе со свежим воздухом.

– Ну, познакомились, а теперь пора в деревню, – хлопнул в ладоши староста, когда процедура знакомства была завершена.

– Зачем в деревню? – удивилась Вера. – Разве вы не останетесь тут? – Она перевела взгляд на нас.

– Не останутся, – строго заявил Прохоров.

Я бросила на него быстрый взгляд, наконец понимая, что происходит. Вера была не просто кухаркой и уборщицей, как пренебрежительно отозвался о ней староста, она управляла имением, была здесь второй после Агаты Вышинской, а старосте это не нравилось. И теперь, когда хозяйка усадьбы отошла в мир иной, он собирался показать, кто здесь главный.

– Место для жизни пока непригодно, – добавил Прохоров, одергивая полу пиджака.

Бедняга, как ему жарко, наверное! Несмотря на то, что в лесу было прохладнее, чем в деревне, все равно достаточно тепло, чтобы я не мерзла в легком платье. Я могла себе представить, как чувствует себя староста, но жалости к нему не испытывала. Напротив, мне захотелось, чтобы он поскорее уехал.

– Мы останемся здесь, – твердо заявила я прежде, чем что-то успела бы сказать Вера.

– Но… – начал староста, однако, наткнувшись на мой взгляд, замолчал и помрачнел: – Как хотите.

– Вас отвезти в деревню? – все тем же строгим тоном предложила я, помня, что он собирался найти фельдшера и уехать с ним.

– Пройдусь, – буркнул Прохоров. – Ключи я вам отдал, дальше мои полномочия заканчиваются.

Он развернулся и быстрым шагом направился к кукурузному полю, а я не стала его останавливать. Видела в глазах Веры одобрение, и почему-то это показалось страшно приятным.

Втроем с Кириллом и Верой мы ловко перетащили в дом чемоданы и сумки. Кирилл без лишних просьб открыл неприметную дверь в голубом