Плывёт и струится жара. Холмы колышутся, словно волны. В жарком мареве мчатся саджи и кричат, кричат над засохшей степью свежими голосами. Как свежие ручейки журчат.

ЁЖ

Не простой это ёж - ушастый. Уши большие и очень чуткие. В пустыне с другими и не прожить, очень уж тихо там по ночам. А глазами можно и близорукими обойтись - всё равно ночью темным-темно.

В темноте и тишине выходит ёж из своего убежища под кустом и катится по песку. Уши вперёд, глаза и нос - в землю. Вот в трещине зелёные огоньки - паук-тарантул спрятался. За камнем глаза немигающие и красные - геккон, наверное, притаился. За пучком селина-травы светят чьи-то розовые глаза, а в кустике саксаула - лазоревые. Луна над песками у всех зажигает глаза.

Ежа не пугают эти огненные глаза. Если что - съёжится в колобок и выставит навстречу колючки. Полежит, переждёт и снова покатится колобком. На бегу приглядывается, принюхивается, прислушивается. При луне ему некогда отдыхать, при солнце потом отоспится.

КРУГЛОГОЛОВКА

Ящерица-круглоголовка всю жизнь в песках живёт и сама будто слеплена из песка. И цвет песочный, и чешуйки словно песчинки. И увидеть её - песочную! - на песке не просто. Особенно когда распластается и спрячет под себя свою чёрную тень. А то и совсем в песок зароется. Вдруг задрожит, затрясётся как в лихорадке - от носа до хвоста! - и утонет. С головой и ногами уйдёт в песок. Была и нет - словно одеялом накроется.

Мы накрываемся шерстяным одеялом, а круглоголовка песочным. Дунет ветер - все складочки на нём заровняет. Только что ящерица была - и вот уже нет никого. Даже глазам не верится!…

СОРОКОПУТ

Сорокопута видишь издалёка - белое пятнышко на кусте. Идёшь не таясь, открыто, а он всё сидит и ждёт. И только когда подойдёшь, сорокопут нырнёт с ветки вниз и полетит над самой землёй, мельтеша пёстрыми крылышками. Потом взлетит свечкой вверх и снова сядет на наблюдательный пост.

На колючем кусте у него угощение. И какое!

На колючки наткнуты разные насекомые: жуки, стрекозы, кобылки, осы. А ещё говорят - «соловей-разбойник». Не соловей, а сорокопут-разбойник. Особенно этот, серый.

Запасы на чёрный день. Вернее, на день пасмурный и холодный: в такие дни насекомые прячутся. А у сорокопута птенцы, и есть они хотят каждый день. Один уж и рот разинул…

ДРОФА

Это не дрофа, конечно, а всего лишь дрофёнок. Птенец дрофы-красотки. Птицы очень красивой и очень редкой. Птенцов она выводит в сухих и жарких степях. Нелегко птенцам: попробуй-ка улежать на раскалённой сковороде! Сверху солнце горячее печёт, снизу раскалённый песок поджаривает, с боков пышет горячим ветром. И спрятаться некуда.

Конечно, будь рядом мама-дрофа, она бы хоть тенью своей прикрыла. Но дрофа боится на глаза показываться, боится выдать себя и птенца.

Чужих глаз немало в степи: орлы, лисицы, волки. А для птенца и кот степной и хорь-перевязка опасны. Мало осталось дроф-красоток даже в самых безлюдных степях. Не спасли их от браконьеров ни быстрые ноги, ни сильные крылья, ни зоркий глаз. Больше всего дрофы надеются на свой защитный цвет: лечь, прижаться к земле, замереть - может, мимо пройдут, может, и не заметят.

ГЕККОН

Хороша у геккона кожа-рубаха: вся в ярких чешуйках-пуговицах. И штаны хоть куда - с белыми рюшечками и оборочками. В такой одёжке не стыдно и показаться.

Но всему свой срок: износилась рубаха, прохудились штаны. И надо костюм менять.

Надо спрятаться в норку подальше от любопытных глаз и стянуть лапками обветшалую одежонку. И вот геккон изо всех сил старается, по-настоящему лезет из кожи вон. Вылез, стянул, а под старой одёжкой готова новая! И чешуйки на ней, как пуговицы, блестят, и на штанах снова белые рюшечки и оборочки.

Но и снятую одежонку жалко: всё же своя рубаха, та, что всего ближе к телу была. Взял её геккон передними лапками, скатал в комок да и в… рот! Не пропадать же добру. Съел рубаху и облизался. Хоть и старая, а пригодилась!

ЗЕЛЕНОЕ УРОЧИЩЕ

Урочище пропитано зеленью и росой. Среди валунов вскипает река - от одного вида брызг-ледышек уже пронимает дрожь. Утро зябкое и пронзительно-чистое. Глотками пьёшь горный воздух - и зубы немеют.

Яркие утренние лучи пронзили хвою и листья; ёлки искрят бенгальским огнём. Зелень вверху и зелень внизу. Зелень всех возможных и невозможных тонов: от ядовитого сине-зелёного до нежного жёлто-салатного. Зелёная роса стекает с ветвей. Шевелятся на ветру ослиные уши больших лопухов. Бредёшь по траве, как по колено в зелёной воде. Голубыми и жёлтыми брызгами разлетаются лепестки незабудок и лютиков. Всё затопила зелень!

Кусты шиповника, словно клумбы: белые, жёлтые, розовые. Кусты барбариса усыпаны жёлтыми венчиками. Пчёлы, бабочки и жуки варят из них барбарисовое варенье.

Стройные тополя в пуховых сияющих шапках. Ещё более стройные ели в россыпях красных шишечек. Серые валуны разрисованы лишаями. Зелёные тени бьются в кипящей воде. И тень высоченной ёлки, как стрелка гигантских часов, движется по поляне, отсчитывая медленное лесное время.

ТРЯСОГУЗКА

Знакомая всем трясогузка - стройная, шустрая, ловкая. Но всмотритесь: чем-то она отличается от известной нам трясогузки белой. У неё не только головка чёрная, но и шея, а на глазах и лбу - белая «масочка». И за это называют её - маскированная трясогузка. А в остальном она такая же, как и белая; быстрая, подтянутая, живая. И песня у неё такая же незамысловатая - звонкая скороговорка. Такой же волнистый полёт, быстрый бег и так же любит она, сидя на камне или бревне, раскачивать длинным хвостом.

А весной ещё и танцует: хвостик вверх, крылышки вниз, нос вперёд. Семенит по кругу и кланяется.

С ранней весны до поздней осени трясогузки живут вблизи рек и озёр. И смотреть на них - одно удовольствие!