Шрифт:
Закладка:
Первым же позывом было выплюнуть эту гадость. К горлу опасно близко подступил ком рвоты. По всему телу прошлась волна дрожи. Мой организм на физиологическом уровне был против того, чтобы я хотя бы одно лишнее мгновение держал во рту эту дрянь.
Вот только мои глаза, хоть и наполнились слезами от отвращения, продолжали видеть. И в затухающем свете, исходящем от человеческих тел, я с каждой секундой наблюдал всё больше и больше умирающих в страшных мучениях людей.
Далеко не все разделяли судьбу того парня, которому червь выблевал самого себя в горло. Больше двух третей не удостаивались такой чести. Их твари просто облепляли со всех сторон и начинали пожирать заживо, вгрызаясь своими челюстями в мясо, пока бедолаги не прекращали дёргаться.
По большому счёту мне не было дела до других, и на Земле люди дохли миллионами ежедневно, некоторые, возможно, даже способами пострашнее. Но происходящее было слишком жутким и шокирующим, чтобы не отдаться в моём разуме.
И эмоцией, что выплыла на поверхность из глубины сознания, был гнев. Дикая злоба на тех, кто позволил себе выхватить из привычной жизни целую тысячу человек и просто скормить их этим тварям и, разумеется, на самих червей. А из этой злобы родилась абсурдная, но в секунды захватившая меня с кончиков пальцев до самой макушки, мысль.
ЕСЛИ ВЫ НАС ЖРЁТЕ, ТВАРИ ПОЛЗУЧИЕ, ТО Я СОЖРУ ВАС В ОТВЕТ!
Наплевав на рвотные позывы, на мерзейший вкус, на то, что это в принципе было чем-то невероятно диким, я выплюнул твёрдую шкуру червя и начал с остервенением жевать мягкое мясо, давясь от чувства стекающей по горлу склизкой жижи. А потом, сжав извивающуюся от боли тварь так, чтобы из дыры на её боку выдавилось ещё мягкой бледно-розовой плоти, вгрызся зубами в неё.
Адекватные мыли куда-то пропали, я чувствовал себя каким-то первобытным человеком, питекантропом, диким зверем, пожирающим пойманную добычу. Меня всё-таки вырвало, отвратительный вкус мяса червя никуда не делся. Но, проблевавшись, я будто одержимый, вновь вгрызся в плоть червя.
Лишь после пяти-шести укусов, когда тварь прекратила дёргаться и обмякла в моих руках, я остановился на секунду. И то только для того, чтобы оторвать от бока ещё одну уже успевшую присосаться тварь — и впился зубами уже в неё.
Что происходило в следующие минут пять, я помнил довольно слабо. Свет, исходящий от человеческих тел, почти потух, я едва мог видеть ближайших ко мне людей и собственные едва-едва флюоресцирующие ноги. А черви продолжали ползти.
Спасло меня от участи быть облепленным ими с ног до головы, вероятно, то, что я находился в углу каменного мешка. Это позволило мне не упасть, прислонившись спиной к стыку стен. И хотя они продолжали нападать, из-за уже довольно большой наваленной передо мной горы тел, привлекавшей червей куда больше продолжавшей сопротивляться жертвы, их всё-таки каждый раз оказывалось недостаточно, чтобы задавить меня массой.
А также, в отличие от большинства других людей, просто сбрасывавших с себя тварей или пытавшихся их забить руками-ногами, я нашёл действенный способ их убивать. Вообще, если у кого-то не было хорошего ножа или вообще пистолета, подходящего против этих тварей оружия просто не существовало.
Кроме одного. Зубов. Я ощущал, как болели и дико ныли челюсти, зубы будто были готовы раскрошиться в любой момент, нёбо и дёсны, а с какого-то момент и пищевод с желудком, жгло как кислотой.
Но, оторвав червя от своего тела, либо же поймав на подходе, и выжрав из его бока несколько хороших кусков, можно было если не убить тварь, то по крайней мере добиться того, чтобы она больше не могла меня атаковать. Без своей шкуры черви оказывались довольно уязвимыми.
Проблема была в том, что, чем темнее становилось, тем хуже у меня получалось реагировать на их выпады. И количество укусов по всему моему телу с каждой минутой начало увеличиваться всё быстрее и быстрее. Я ещё успевал отрывать тварей до того, как они вгрызались глубоко и дополнительно оплетали место укуса щупальцами. Но даже с относительно небольшими ранками было очевидно, что в какой-то момент я просто истеку кровью.
Тем не менее, прекращать и сдаваться на милость этим тварям я не собирался. Пока они будут пытаться сожрать меня, я буду жрать их. Рядом со мной уже скопилась хорошая такая горочка чуть подёргивающихся и шевелящих щупальцами шлангов — наглядная демонстрация моих успехов.
Однако с каждым разом отдирать их от себя было всё сложнее, и всё сложнее становилось раскусывать жёсткую резиновую шкуру. От кровопотери, переутомления, пропитавшего весь рот и всё горло отвратительного вкуса и запаха в какой-то момент я будто бы и вовсе потерял ощущение реальности, продолжая жевать червячье мясо на полнейшем автомате.
Свет в каменной могиле для тысячи человек окончательно потух. Я очутился в кромешной, не прорезаемой ни единым лучиком света, тьме. Правда, затухающему сознанию на это уже было по большому счёту плевать. Я продолжал грызть шкуру одного и того же червя уже, кажется, секунд двадцать, не в силах добраться до мяса. А за это время с полдесятка этих тварей уже успели крепко вцепиться мне в ноги, руки и грудь.
Боли от укусов я уже не чувствовал — разум куда-то уплывал. Сквозь ещё продолжавшую с горем пополам поддерживать меня ярость проступила мысль: “Неужели я и правда вот так и умру?”
Затем я вдруг ощутил неожиданную, исходящую не снаружи, из пожираемой заживо плоти, а изнутри, из моего желудка, тупую ноющую боль. А потом силы окончательно покинули меня и я потерял сознание.
* * *
В сознание меня привела боль. Дикая, разрывающая тело на кусочки, пронзающая каждую мышцу и каждую кость десятками раскалённых игл, выворачивающая наизнанку и сводящая с ума.
В первую секунду я подумал, что таков, видимо, ад, со всеми его муками. Однако затем всего меня скрутил сильнейший спазм, выдавивший из желудка всё то немногое, что в нём осталось, и оставившее во рту уже знакомый вкус червячьего мяса, подкреплённый едким желудочным соком, и я понял, что всё-таки жив. Мёртвые не блюют.
Опершись на руки, я закашлялся, сплёвывая желчь, попытался отжаться от пола. Очередной спазм уронил меня обратно, челюсть клацнула от удара об камень, но за общим фоном дикой боли я этого даже не почувствовал.
Вставать во второй раз не рискнул, оставшись лежать на животе, скрежеща зубами и взрыкивая от боли. Однако, хоть думать и получалось невероятно медленно
