Шрифт:
Закладка:
Первое, что бросилось в глаза — большая темная туча в распахнутом настежь окне. Туча имела форму дилижанса, который едва заметно катил по небу. Было очень душно, где-то недалеко слышались раскаты грома.
— Как вы себя чувствуете? — над ним склонился немолодой мужчина в белом халате с засученными рукавами.
«Наверное, хирург, — подумал Гринкевич и, глубоко вздохнув, закрыл глаза. — Меня, наверное, оперировали».
— Как вы себя чувствуете? — повторил вопрос врач. — Что-нибудь болит?
— Спасибо, хорошо, — прошептал Анатолий Петрович, не открывая глаз, — и — опять забытье...
Когда он вновь очнулся и попытался вспомнить, что произошло с ним, почему оказался в больнице, предшествующие события никак не выстраивались в стройную хронологическую систему. В голове путались обрывки фраз, фактов, отчетливо вспомнилась лишь улица, по которой он шел. Был поздний вечер, темно, а фонари не горели. Почему? Не зря англичане говорят: «Один полисмен стоит двух тюремщиков, а один фонарь стоит двух полицейских». Почему люди должны бояться темноты вместо того, чтобы бояться закона и больше никого и ничего не бояться? Он шел домой... От кого? Разумеется, от него, но зачем он пришел туда? Зачем? Ах да, было тяжко, очень тяжко. Он похоронил своего единственного мальчика... Леша, Лешенька, как же так, сынок? Мы же жили только для тебя и во имя тебя... Тебе было отдано все, без остатка. А теперь? Как пережить это? И нужно ли? Когда нелепая, бессмысленная смерть отнимает у тебя единственное дорогое существо, собственная жизнь теряет смысл...
Снова острая боль пронзает голову. Наконец она утихла и можно попытаться вспомнить что было. Так что же было? Смерть и нелепые обстоятельства ей сопутствующие. Именно нелепые. Он так старался накопить деньги, чтобы купить сыну машину... Мечтал о радости, а в итоге... Анатолий Петрович глухо застонал от безысходности, бессилия изменить ход событий... Конечно, я и только я сам виноват в гибели сына. Нет и не будет мне никогда оправдания... Постой, постой... Откуда у Леши такие деньги, да еще в банковской упаковке? Ах да, он взял их. Но зачем?! А права? О боже! Я... Я повинен в том... Мало мне смерти сына, но еще до конца дней своих нести крест собственной вины... Откуда же я шел? От него, конечно. Я пришел к нему рассеять сомнения. Пришел за помощью, а что оказалось?
«— Конечно, все зло в машине и в этих правах. Теперь все ясно: я убил собственного сына и лучше бы мне умереть...»
Острая боль пронзает мозг, и он опять проваливается в тревожный полумрак. Из этого состояния его выводит медсестра, пришедшая делать укол. Ему немного полегчало, и он опять пытается вспомнить. Темная, пустынная улица, по которой он возвращался, и гнетущее, тревожное состояние, охватившее его, когда сзади раздались быстрые шаги. Он перешел с тротуара на мостовую, боясь повернуть голову и посмотреть, кто идет за ним. Мозг сверлила одна мысль: расплата, расплата... Шаги все ближе... Кто это? Резко повернулся и увидел быстро идущего к нему парня, лица которого из-за темноты не рассмотрел. Решение созрело мгновенно: надо, как говорят военные, нанести упреждающий удар. Когда парень почти поравнялся с ним, он мгновенно повернулся направо и левой рукой ударил его по голове... Собственно, ударил ли?.. Этого, пожалуй, он утверждать не мог, но отчетливо помнит, что руку его сжали словно тиски, а потом... Потом был сильный толчок. Падая, он подумал, что угроза слишком быстро приведена в исполнение... Потом удар головой о мостовую, и все... Мрак...
Арслан всегда испытывал чувство горечи от необходимости допрашивать родственников погибших. Не оставляло его это чувство и на протяжении допроса Гринкевича. Но сейчас к нему примешивалось еще что-то, пока необъяснимое и настораживающее. Потом он понял: Гринкевич явно недоговаривает. А ведь его показания в данный момент являлись единственным источником, который мог высветить происхождение водительских прав сына. Ближайшее окружение погибшего Алексея оказалось немногочисленным: Игорь Барсуков и Таня Ермакова — с ней Алексей встречался последнее время. Прояснилась любопытная деталь: Алексей знал Таню с детства, она была дочерью отцовского однокашника Виктора Степановича Ермакова, но встречаться с ней стал лишь недавно. До этого Таня дружила с Игорем. Тот не скрывал своих чувств к девушке, но, сказал он, как поется в песне: «Уйду с дороги. Таков закон: третий должен уйти». Арслану показалось, что скорее всего Игорь не ушел, а только отошел. Видимо, не терял надежду. Однако это, по мнению Арслана, отношения к делу не имело. Главное заключалось в том, что ни Игорь, ни Таня ничего не знали, как Алексей получил водительское удостоверение.
Ничем в этом вопросе не помогла и Екатерина Александровна — мать Алексея. Убитая горем женщина вообще не понимала, какое значение имеют эти права, когда ее Лешеньки нет в живых.
И вот оставался отец — Анатолий Петрович Гринкевич. Допрос его протекал тяжело. Туйчиеву казалось, что Гринкевич просто не слышит задаваемых ему вопросов, взгляд его иногда становился отсутствующим, он словно задумывался о чем-то далеком, поразившем и подчинившем себе. Он часто переспрашивал Арслана, повторял последние слова следователя, пытаясь вникнуть в их смысл, и за весь допрос так ни разу и не посмотрел прямо в глаза.
— Как сын получил права? — опять переспросил Гринкевич. — Учился и получил.
— Где учился?
Воцарилось молчание, наконец Гринкевич, повторив вопрос, ответил, глядя куда-то поверх головы Туйчиева:
— Не знаю точно. Скорее всего в какой-то автошколе.
— В какой же?
— Не могу сказать, — замялся Гринкевич.
— Анатолий Петрович, приобретая машину, вы имели в виду, что управлять ею будет сын? Или у вас имелись права?
— У меня нет прав. Конечно, машина предназначалась для Леши. Он так хотел... — Гринкевич опустил голову.
— В таком случае вы должны были подумать о правах. Насколько мне известно, устройство в автошколу сопряжено с определенными трудностями... Вы, разумеется, интересовались этим?
— Да, то есть вскользь... — волнение Гринкевича не прошло мимо внимания Арслана.
— Поясните, пожалуйста, что значит — вскользь.
— Что значит — вскользь? — пытаясь скрыть растерянность, перепросил Гринкевич. — Просто спросил кого-то из сослуживцев, имеющих машину.
— У кого конкретно вы, надо полагать, — не помните? — усмехнулся Арслан. — А знали ли вы, что обучение в автошколе платное?
— Да, да, — рассеянно ответил Гринкевич, и опять на его
