— Ммммм… не понимаю! — признался герцог.

— Да что тут понимать, коллега! — всплеснул руками призрак. — Представьте себе, что у меня одна точка, а у вас — две. Если нас обоих заметят в мародёрстве, то повесят безусловно меня — ведь у меня наименьшее количество точек. То есть, с моей точки зрения, мародёрствовать — значит идти на верную смерть. Следовательно, я мародёрствовать ни за что не стану! А вы? Ведь если я воздержусь от нарушения дисциплины, а вы нет, то вас неминуемо повесят! Но вы ведь уже знаете, что я мародёрствовать не буду. Значит, и вам нельзя это делать!

— Ааааа! — проговорил Рено, начиная что-то понимать.

— Вот именно! Точно так же будут рассуждать обладатели трёх, четырех, пяти точек! И так до десяти! Никто не посмеет нарушить дисциплину, уверяю вас!

— Как удивительно! — пробормотал рабби. — Ведь ничего, казалось бы, не изменилось…

— Изменилось, коллега Шломиэль, ещё как изменилось, — заявил дух назидательным тоном. — Раньше был только шанс погибнуть, теперь же гибель становится неизбежной при определённых условиях! И эти условия обязательно возникнут, ибо все рассуждают одинаково!

— Но будут ли господа рыцари вообще рассуждать? Это, знаете ли, не очень рыцарское занятие, — покачал головой рабби.

— А вы им помогите! Намекните паретройке из них, что может произойти, а уж потом слух распространится сам, будьте покойны!

— Гениально! — выдохнул поражённый герцог и хлопнул себя в лоб ладонью в железной перчатке.

— Вы не ушиблись, коллега герцог? — озабоченно спросил призрак. — Нет? Какой замечательно крепкий у вас, однако, лоб! Ну, что ж, господа, требование ваше я исполнил, удерживать меня вы больше не можете. Засим, честь имею… Да, коллега Шломиэль, не сочтите за службу сообщить мне попозже, как прошёл эксперимент. Можете не торопиться — у нас в Безвременьи нет разницы между годами и секундами.

— Обязательно сообщу, рабби-рыцарь, не извольте беспокоиться! — с энтузиазмом ответил Шломиэль Ашкенази, прижимая руки к сердцу.

Привидение кивнуло и исчезло в яркой бесшумной вспышке.

— Ну, теперь ваша милость довольна? — с надеждой в голосе спросил рабби, обращаясь к Рено.

— Довольна, довольна! — подтвердил, смеясь, герцог Антиохский. — Ты не только не лишишься головы, Шломиэль, но я возьму тебя к себе адъютантом! Будешь моим советником по каверзным вопросам, а заодно присмотришь за казной! Только не вздумай мне воровать, вражья кровь!

— Моя благодарность и восхищение столь велики, ваша милость, — пробормотал рабби упавшим голосом, — что я даже не могу выразить их словами…

***

Прошло не менее двух лет, прежде чем Шломиэль Ашкенази нашел возможность снова вызвать дух фон Ноймана.

— А, коллега Шломиэль! — радостно воскликнул призрак, очутившись в магическом круге. — Чертовски рад вас видеть! Ну, как прошёл наш эксперимент?

— Всё было точь-в-точь, как вы предсказали, рабби-рыцарь! Ни один воин не посмел мародёрствовать, и все совершенно трезвые явились на строевой смотр после штурма!

Но потом, правда, произошли непредвиденные и печальные для его милости события.

— Вот как? Что же произошло?

— Видите ли, когда все собрались организованно делить добычу, как того и добивался светлейший герцог, выяснилось одно неожиданное обстоятельство. Дело в том, что воины его милости — страшные пьяньчуги, а сам герцог был довольно равнодушен к алкоголю, но очень падок до женского пола. После каждого штурма он тащил к себе в опочивальню целые толпы пленных красавиц и, как рассказывают рыцари его личной стражи, не давал всю ночь отдохнуть ни одной из них. Мдааа… Такой замечательный он был человек. Но тут выяснилось, что в трезвом виде господа рыцари тоже охочи до пленных девушек. Короче, войска возмутились, когда герцог, как всегда, изволил заграбастать всех женщин. Его милость, разумеется, уступать не пожелали, возникла ссора, в которой господа рыцари изрубили герцога в капусту.

— Хмммм… как печально, — произнес призрак. — Надо будет навестить его в Безвременьи… Но знаете, коллега Шломиэль, это событие нисколько не влияет на правильность нашего решения. Просто коллега герцог должен был изменить и своё поведение в соответствии с новой ситуацией, а он этого не сделал. За что и поплатился.

— Да, трагическая безвременная кончина! — сказал рабби Ашкенази почему-то весёлым голосом. — Господа рыцари потом придумали легенду, что их вождь погиб, сражаясь с огромной армией агарян, от руки самого султана Цалах ад-Дина! Так теперь все и думают. Лишь немногие знают правду.

— А как сложилась, коллега, ваша дальнейшая судьба? — участливо спросило привидение.

— О, я ещё два года служил у господ рыцарей советником и казначеем, — с энтузиазмом ответил Шломиэль, — побывал в разных местах… Видел множество сражений… Знаете, однажды я стал свидетелем того, как византийские воины сожгли греческим огнем целый отряд агарян. Можно ли представить себе оружие более ужасное? Но и оно не помогло — султан Цалах ад-Дин недавно прогнал всех господ рыцарей обратно в Европу. Погрузились они на корабли и уплыли. Мдаа… Какие тяжелые, трудные для жизни времена… А как насчёт вас, рабби-рыцарь? Счастлива ли была ваша жизнь? Легка ли была ваша смерть?

— Не могу сказать, коллега, что я прожил счастливую жизнь, — задумчиво промолвил призрак. — Но моя судьба оказалась весьма и весьма интересной. Я прошёл через большую и страшную войну, бежал из своей страны и обрёл убежище в другой, много работал для победы. Я вообще очень много работал и очень многого достиг. А умер от рака, которым заболел, пропитавшись радиацией на испытаниях водородных бомб. Эх, коллега Шломиэль, знали бы вы только, какие ещё времена придется людям пережить!..

Вдовин Андрей Николаевич [email protected]

По ту сторону себя

От редакции: Удивительна память тела о втором себе. Так, что мороз по коже — и это у офицеров белой армии, профессионалов, прошедшихвгражданской войне огонь, воду и медные трубы. И тихая печаль матери, понимающей, что даже с этим бесценным шансом она ничего не в силах изменить…

Ротмистр Окунев вышел на крыльцо и задымил папироской. Взгляд рассеянно скользнул по притихшему селу.

Стояло погожее осеннее утро, косые солнечные лучи заливали улицу, и в яркой синеве над крышами домов горели золотом кресты белокаменной церкви.

А на душе у ротмистра было пакостно. Его, офицера белой армии,