Своенравен. Силен. Раскидал плоты по реке, прибил к берегу бревна, чуть было не завернул на мели залом. А ехэ-горхонцы — люди спокойные, дважды одну работу делать не любят. Не любят, да приходится. Жить-то надо… А жизнь у них на лесных запахах и на крутых ветрах настояна.

— Понизовик, чтоб ему… — тихо ругается Мартемьян Колонков, изредка кричит сплавщикам, сгрудившимся на берегу: — Чего стоите? Отталкивайте!..

Мартемьян Колонков на плоту. В бороде ветер запутался, по резиновым сапогам вода хлещет, пробиваясь сквозь замшелые сплотни. Телогрейка распахнута. Глаза злые. Красив Мартемьян Колонков в гневе. Сам чувствует, что красив. Плот под ногами прыгает ошалело, а он хоть бы что… держится. Ловко проталкивает плот между плывунами, подруливает к берегу, бросает багор, смахивает со лба пот.

Подбегает Сидор Гремин, учтивый…

— Горло застудите, Мартемьян Пантелеич. У вас оно вчера с воды-то холодной…

Мартемьян Колонков хмурится, недовольный. Не любит, когда ему напоминают о болезни, именуемой у медиков «хронической ангиной». Бывает, досадует: «Здоров как бык. А эта сволота привязалась и не отцепится».

— Не учи. Без тебя знаю, — говорит Мартемьян Колонков.

Сидор Гремин обиженно поджимает губы. Он тоже ничего себе с лица, технорук. Под стать своему начальнику. Но его красота мягче. Она сразу в глаза бросается. И людям приятно быть рядом с ним. Считается, Сидор Гремин душа нараспашку. За человека в огонь и в воду. Вон даже Лешка Колонков, моторист, парень, по мнению ехэ-горхонцев, ужасно вреднющий, и тот ни на шаг от технорука. И теперь стоит рядом с Сидором Греминым, поглядывает с опаскою на Мартемьяна Колонкова — начальник-то не в себе…

— Понизовик, чтоб ему… — ворчит Мартемьян Колонков.

— Скоро спадет, — успокаивает Лешка.

— А? — усмехается Мартемьян Колонков, затем говорит: — Не стой, как пень. Иди к сплавщикам.

— Вы на меня не покрикивайте, товарищ начальник, — осторожно улыбается Лешка. — Я сам на кого хочешь…

Но потом он все же уходит, понурясь.

— Не стоит с начальником лесопункта связываться. Мало ли что?

А Мартемьян Колонков меж тем оборачивается к техноруку и, будто не он вовсе, с ласкою заглядывает в глаза Сидору Гремину:

— Устал?

У Гремина на душе потеплело.

— Устал, — сознается. И вздохнув, говорит: — Боюсь, как бы залом…

— Да, залом, — подхватывает Мартемьян Колонков. — Помнишь, в прошлый раз наворотило? — И уже о другом, сразу будто на одном дыхании: — Завтра с утра погоню сигары, как уговорились. А ты не забудь, сходи поищи. Возьми с собой кого хочешь.

— Ладно, — нехотя соглашается Сидор Гремин.

А река все шумит. Волны небольшие, но сильные — одна за другой, одна за другой накатываются на берег. И чудится Мартемьяну Колонкову, что это не волны-буруны, коими славна да утешлива Болян-река, а настоящие, байкальские, ростом в сажень, неторопливые, размеренные. «А что? Я — такой… — думает Мартемьян Колонков. — Люблю море. Поэтому и сигары решил сам перегнать. Но о том я один и знаю».

Увидел: хлыст развернуло по течению, остановило. За ним второй, третий…

— Эй, вы, не пяльте зенки! — кричит Мартемьян Колонков. — Ноги боитесь замочить?

Спешит к сплавщикам. Те, завидев начальника лесопункта, разом приободрились, дружно навалились на багры. Пошел лес. Пошел! Весело…

Улыбается Мартемьян Колонков. Любы ему сплавщики, верит, во всем леспромхозе не сыщешь таких. Односельчане… И сплавщики доверяют Мартемьяну Колонкову: свой в доску… И поработать, и на все прочее… Эх, горазд!

А ветра нет уже. Тихо. Только бревна друг о дружку трутся — шир-шир-шир…

8

Понизовик уже отгулял, когда Ерас Колонков подходил к сторожке, где обычно он коротал летние ночи. Пеганка, завидев лужайку сразу за сторожкою, заржала, прибавила шаг. Но Ерас Колонков оставил без внимания нетерпение пеганки, только и сказал: «Не дури…» Еще издали он заметил неладное у сторожки — трава примята, кустарник прилежан. Пожалел, что не взял с собой собаку. Бросил повод, вытащил из-под тороков короткоствольный карабин и осторожно направился к сторожке. А подойдя, увидел: бурая шерсть начесана на угол бревенчатого строения, тяжелые вмятины оставлены на земле. Догадался: «Он заглядывал, хозяин…» Подумал ласково: «Шельма… До чего ж настырен. И страху никакого. Прет на рожон».

Ерас Колонков — охотник высокого класса: на белку или на соболя, на солонгоя или на рысь — везде без промашки… Но никогда еще он не ходил на медведя. Вот и теперь мог бы, да не пошел. А ведь долго ли было нагнать по наследью? Вон и помет еще не высох. И не потому не пошел, что боялся. Чего ему бояться, Ерасу Колонкову? Только совестно такую животину убивать. Совестно.

«Медведь, он что? На него не полезешь, и он тебя не тронет. А те, кто от него пострадали, по дурости пострадали. Медведь — животина толковая и нужная лесу». Отчего-то вспомнил… Месяц назад велел Фильке написать на тетрадном листке слова: «Береги и охраняй природу». Да чтоб крупно и не хуже, чем в объявлении, которое появляется на клубе: «Кино — 7.30. Крутим без предупреждения. Поспешайте». А чуть ниже да помельче попросил приписать: «За разор ондатровых избушек — десять рублей долой, за отстрел утки-лысухи в неположенное на то время — 15 рублей…» Перечень вышел долгий, растянулся на два десятка пунктов. А потом сходил в конторку, укрепил листок на видном месте. Но кто-то сорвал его. Ерас Колонков терпеливо снес это. Сказал Фильке: «Чтоб так же, как было…» И — опять повесил. Но недолго покрасовался на конторской стене ерасовский листок. Сорвали… И тогда пришел конец терпению. На следующий день, поутру, заявился в контору, сказал начальнику лесопункта:

— Безобразие чинится. Доколь можно?

— Какое безобразие? — не понял Мартемьян Колонков.

— Самое что ни на есть вредное.

— Говори толком, — попросил Мартемьян Колонков.

— Листок стаскивают, — сказал Ерас Колонков. — Я напишу, а они стаскивают. Я напишу, а они стаскивают.

— Что за листок? — не понял Мартемьян Колонков.

— Да-к этот самый… «Береги и охраняй», значит.

— А-а, — догадался Мартемьян Колонков. Виновато развел руками. — Но я-то что сделаю? Не буду же сидеть и охранять твой листок. — Улыбнулся. — Видно, так уж и есть — кто успел, тот съел. Извини, но помочь не могу. За всем не уследишь.

И верно, не уследишь. Отступил Ерас Колонков от своего. «Ладно уж, — решил. — Без объявлений».

В сторожке было прохладно. На лежанке кучилась пожелтевшая трава, железная печка тянулась изогнутой трубой к круглому отверстию на задымленном потолке. В углу, зарывшись корнями в парниковую землю, стояли саженцы.

Ерас Колонков сутулясь вошел в сторожку, повесил ружье на стену, огляделся, а затем, высунувшись из двери, негромко свистнул.

Пеганка услышала свист хозяина, зацокала копытами, а подойдя к сторожке, нерешительно покосилась на прилежанный кустарник, но, увидев хозяина, успокоилась. И через несколько