– Вот видите! Мар. – Марго!

– Но писала-то не она! Это что, прикол такой? Послушайте, я понятия не имею, кому понадобилось так шутить. Если, конечно, речь идет обо мне. Я в этой комнате была в… девятом классе. Да, здесь стоял гроб с телом Лидии Ильиничны, мы с бабушкой и дедом пришли попрощаться… ничего не понимаю!

– Жаль… Я надеялся, что вы как-то проясните ситуацию. Записочка-то несвежая, лист помятый. Но лежала, представьте, на видном месте, вот прямо здесь, – Арбатов похлопал по столешнице, потом сложил лист вдвое, аккуратно засунул в пластиковый пакет. – Вам известно, как погибла Лидия Ильинична Скрипак?

– Конечно. Ее убил пьяный санитар психиатрической клиники, где она работала главврачом. Вы, как следователь, должны были слышать об этом деле. Я от своей бабушки знаю, что убийце дали пятнадцать лет… он еще сидит?

– Василий Худак скончался в колонии строгого режима в прошлом году. А вы сразу стали подозревать его?

Рита не ответила. Она, как завороженная, следила за руками в перчатках, перебиравшими стопку писем, которые капитан только что извлек из коробки, обклеенной бумагой в мелкий цветочек. Эту коробку они с Динкой преподнесли Лидии Ильиничне в подарок на Пасху, когда учились во втором классе. Писем было не меньше двух десятков, некоторые конверты выглядели такими толстыми, словно в них была засунута сложенная вдвое школьная тетрадь.

– От кого письма? – не выдержала она.

– Писавших как минимум двое, Маргарита Николаевна. И один из них, похоже, мужчина. А второй – ребенок. Но вот адресов на конвертах нет, что странно.

– Как же вы определили, что писал мужчина? – насмешливо спросила Рита.

– По почерку, – Арбатов посмотрел на нее с удивлением и сложил в еще один пакет все конверты.

Рита смутилась. Отвернувшись к окну, она стала смотреть на голубя по ту сторону. Птица, что-то клевавшая с карниза, вдруг, оторвавшись от своего занятия, ответила ей равнодушным взглядом. Когда Рита вновь перевела взгляд на лицо следователя, то прочла на нем явное сочувствие.

– Вы же на машине? Доедете сами? Или подвезти?

– Спасибо, сама доберусь.

– Просьба из города не уезжать. Вы все-таки подумайте, Маргарита Николаевна, кто бы мог попытаться так подставить вас. Может быть, все же муж? Учитывая ваши семейные разногласия.

– Нет у нас никаких разногласий уже давно! – с досадой воскликнула она. – У каждого своя жизнь.

– Ну хорошо. Любопытный листок. Почерк вроде как детский. И подписи, главное, нет. Я отдам на экспертизу, выясним, когда написано было. Возможно, вы когда-то давно поссорились с пострадавшей, она и написала в сердцах.

– Но это не Динкин почерк! – воскликнула Рита в отчаянии.

– Да, с ваших слов. Но экспертиза покажет. Хотя склонен с вами согласиться: в сложившихся обстоятельствах обвинять должны были бы вы. Ну, не в смерти, конечно. Ведь это с Тобеевой-Скрипак вам изменял муж.

– И с ней, и еще с кучей девиц и теток! Ходок Стрельцов, всем известно. И не волнует меня это уже давно! И Динку я давно простила, – вновь заплакала Рита.

Да, она вычеркнула неверную подругу из своей жизни, пыталась вытравить и память о ней. Была зла на Динку до такой степени, что желала ей сдохнуть. Именно это кричала в истерике, оплакивая потерю, пожалуй, на тот момент для нее главную. Утрату не мужа-изменника, а подруги, почти сестры. Да что там, Динка была ей ближе родной сестры Татьяны. Рита изболевшимся за несколько суток сердцем и опустошенной душой переживала предательство. Бродила по дому, то собирая в чемоданы вещи, чтобы уйти от мужа, то вновь аккуратно развешивая их в гардеробной. Все это продолжалось до тех пор, пока к ней в загородный дом не приехали дед и бабушка.

Вот тогда она впервые поняла, что потеря подруги не беда. Дед с порога обматерил отсутствующего на тот момент Стрельцова, заявил, что еще «достанет этого говнюка», и после грубо, с нотками презрения в голосе произнес слова, застрявшие в голове Риты на всю жизнь: «Не вой, не голоси, как по покойнику. Подумаешь, муж зиппер на штанах не умеет застегнутым держать, вот проблема! А от Динки ты чего хотела? Бабка ее, Лидия, вообще мужика из семьи чуть не увела. Мать, Алинка, за бугор готова была сбежать с заезжим музыкантом. Слабы они, бабы Скрипак, на передок. И Динка твоя не из родни – в родню. Прости и забудь. Лучше вон о бабке своей подумай: чуть на тот свет не ушла, когда ты в трубку выла. Скорую вызывал, еле откачали. Ведь решила, что ты руки на себя наложить хочешь! Подругу она оплакивает… вот не стало бы родной бабки… эх!» Рита тогда испугалась так, что полной грудью вдохнуть не смогла. Стояла с открытым ртом, воздух ловила. А потом расплакалась от облегчения: вот она, бабуля, рядом стоит, улыбается виновато…

– Давайте-ка я вас отвезу домой, Маргарита Николаевна. Что-то вы совсем раскисли, – в который раз тяжело вздохнув, произнес Арбатов. – И не спорьте, машину завтра заберете.

– Спасибо. Тогда не домой, пожалуйста, а к бабушке с дедом. Здесь недалеко, два квартала, на Садовой, – согласилась Рита, бросив на капитана благодарный взгляд.

Глава 3

Арбатов высадил Риту возле арки, ей предстояло пересечь двор, который жители называли внутренним сквером: засыпанные гравием дорожки со скамьями по бокам, два фонтанчика и детская площадка по центру. Был еще один сквер, через дорогу, где в середине на постаменте стоял бюст Пушкина. В народе, соответственно, окрестили место «Пушкарями».

Внутренний сквер был окружен тремя двухэтажными домами, они стояли буквой «п» и разделялись арками для пешеходов. Еще одна центральная арка посередине кованого забора считалась жителями главной: только через нее во двор можно было въехать на автомобиле. От арки в обе стороны шли асфальтированные дороги, которые соединялись у дома, стоявшего в центре. В нем, сколько Маргарита себя помнила, и жили бабуля с дедом. Прямо над вторым подъездом нависал полукруглый балкон их гостиной. Дед рассказывал, что строили эти дома пленные немцы, а его отец получил эту квартиру, будучи директором оборонного завода.

У Риты был свой ключ, но она нажала кнопку дверного звонка. Открыл дед.

– Ого, какие люди! – весело воскликнул он, пропуская ее в прихожую. – Ритка, что-то ты бледная, как поганка. Муж заездил? – хохотнул он и, не дожидаясь ответа, удалился вглубь квартиры.

* * *

Она никогда не обижалась на деда, потому что это было бессмысленно. Игнат Миронович Шаров, бывший военврач, был груб и циничен со всеми. «Я умею резать