столом на кухне, а в те дни, когда ее не кормили, предположительно завтракали Боди и Арла, хотя Блю никогда этого не видела, чему была рада. День без завтрака сам по себе уже был достаточно плохим; смотреть на то, как другие едят то, что ей не положено, явилось бы мучением.

Это чувство голода заставило Арлу расплакаться? Блю посмотрела на безучастную мать. Может быть, ей покормить маленькую сестренку, если мать не может? Малыши едят сыр?

Спустившись со стула, Блю открыла холодильник и оглянулась, убеждаясь в том, что шум не разбудил мать. Не разбудил. От вскрытой упаковки тронутой зеленой плесенью ветчины пахнуло сладковато-приторной вонью. Взяв три ломтика сыра в оранжевом целлофане, Блю освободила их от упаковки. Три ломтика она взяла на тот случай, если вернется Боди; Блю знала, что мать есть не будет.

– Ты видела, как мама танцевала? – спросила Блю, опускаясь на корточки рядом с сестренкой.

Она не знала, сколько Арле лет; девочка внешне не менялась, сколько Блю ее помнила, оставаясь ребенком, младше нее самой. Она ощутила сладкий запах молока в дыхании Арлы и более слабый неприятный запах от ее подгузника.

Малышка перестала плакать; это было хорошо.

– Сыру?

Блю протянула сестренке ломтик, однако та его не взяла, поэтому она, сложив, отправила его себе в рот и принялась жевать. Первоначально ей хотелось крепко обнять Арлу, однако теперь, когда та успокоилась, Блю передумала. Ей не нравилось прикасаться ни к кому, кроме мамы: ей не нравилось то чувство, которое это вызывало у нее в сердце. Странное, неприятное, пугающее: столкновение с чужой аурой, не принадлежащей ей.

Ее осенила мысль: маленькие дети любят молоко. Поднявшись на ноги, Блю вернулась к холодильнику.

В дверце стояла стеклянная бутылка со смятой красной крышкой из фольги, на дне еще оставалось на два дюйма белой жидкости с комками. Блю достала бутылку. Повернув голову, мать посмотрела на нее остекленевшими глазами.

– Не пей это… – прошептала она, не отрывая щеки от стола.

– Это я не для себя.

– Тогда зачем ты достала бутылку из холодильника?

Блю уже собиралась было ответить, но тут, о чудо, мать выпрямилась, и ее глаза стали нежными.

– О моя любимая, моя милая и любимая, ты хотела предложить попить мне? – сказала Бриджет. – Но не надо – молоко прокисло. О моя милая и любимая, извини, извини!

Глаза у нее наполнились слезами, но Блю сказала, что молоко не для нее, ей пришлось повторить это дважды, прежде чем мать остановилось.

– В таком случае для кого? – недоуменно произнесла Бриджет.

Блю оглянулась на сидящую на грязном полу Арлу, которая колотила ножками по тому месту, где линолеум вздулся пузырем.

– Для малышки.

Королева Кубков[6]

Блю понимала, что скоро ее позовут вниз и попросят оставить телефон в сейфе; поэтому намеревалась по максимуму использовать последние минуты общения с высокими технологиями. Бесполезно: сигнал сети отсутствовал, подключения к интернету не было.

Мужчина в поле, словно очнувшись, направился к дому широким шагом. За его спиной что-то шелохнулось – качающиеся силуэты в ветвях близлежащего леса, тени, истаявшие словно облако дыма. Где-то поблизости трижды пролаяла собака, громко и хрипло, после чего наступила тишина. Блю ощутила, как по телу побежали мурашки. Она не подозревала о том, что здесь будут собаки. Если бы она знала…

Блю отвернулась от окна, уверенная в том, что брызжущие слюной твари вот-вот вырвутся из дома и устремятся к своему хозяину. Бросив телефон в карман, девушка вышла из комнаты. Нужно будет спросить у супругов Парк о собаках. Если здесь есть собаки, большие собаки, как ей быть? Уехать? Бежать? Но Блю устала бегать.

Вверх по лестнице и дальше по коридору миссис Парк разговаривала по телефону. Блю напомнила себе, что у хорошего хозяина собака хорошая, точно так же как у хорошей матери хороший ребенок.

«Моя умерла почти три года назад». В последние несколько месяцев эта мысль преследовала Блю навязчивым эхом, и она думала, надеялась на то, что однажды перестанет вести счет дням.

Соседняя дверь распахнулась. Блю вздрогнула от неожиданности.

Из комнаты вышла молодая женщина.

– Извините, я не хотела вас напугать.

Это была та гостья в ярко-оранжевом джемпере, таком броском, что Блю непроизвольно сделала вывод: целеустремленная, игривая, любопытная.

У женщины были тонкая шея, коротко стриженные темные волосы и легкий немецкий акцент, смягченный временем и практикой. Ее огромные черные глаза напоминали глаза оленя, выхваченного светом фар.

– Вы спускаетесь или поднимаетесь?

– Спускаюсь, – ответила Блю, обезоруженная внешностью новой знакомой и близостью их тел в тесном коридоре.

– Я тоже. Меня зовут Сабина, – сказала женщина, и Блю с ужасом подумала, что сейчас ее поцелуют в щеку, как это делают европейцы (она видела это по телевизору), однако женщина этого не сделала.

– А я Блю. – От Сабины исходил аромат ванили и меда. – По-моему, мистер Парк вернулся. Я собиралась спуститься вниз, чтобы поздороваться.

– Вы только что приехали?

– Да, а вы?

– Час назад.

– Вам сказали захватить телефон? – спросила Блю, показывая Сабине свой, и та кивнула, добавив, что без телефона ей будет не по себе.

Блю мысленно отметила, что это прекрасный способ растопить лед: общение без необходимости объяснять, почему ты здесь и кого потеряла.

– Мне пришлось оставить номер стационарного телефона, – добавила Сабина, – на тот случай, если я кому-нибудь понадоблюсь.

– Мудрый ход, – заметила Блю, у которой никого не было.

Ей было тяжело поддерживать отношения из-за своих дурацких причуд. Ее последний кавалер сказал, что от них у него мурашки по спине бегают. Неужели она не может это прекратить? Сделать над собой усилие и вести себя нормально?

На самом деле Блю всю свою жизнь старалась делать именно это.

– Это всего на одну неделю. Справимся.

– Да, наверное, – согласилась Сабина.

Блю отметила, что глаза у собеседницы по-прежнему опухшие, а рукав джемпера вытянут в том месте, где она его нервно теребила. Манжета была испачкана тушью для ресниц.

– По крайней мере все мы в одной лодке, – сказала Сабина.

Блю не поняла, что она имела в виду – сотовые телефоны или горе.

Миссис Парк повысила голос, и женщины повернулись на звук.

– О, я понимаю. Честное слово, я очень сочувствую. Мне очень хотелось бы сделать больше. Можно было предположить, что после предыдущего раза власти займутся этим…

Сабина вопросительно подняла брови. Пожав плечами, Блю показала жестом: «после вас».

– Вы думаете, кто-то отменил бронь? – поинтересовалась Сабина.

– Из-за погоды?

– Может, сдрейфили. – Сабина издала нервный смешок, и Блю поняла, что не только ей хочется удрать отсюда.

Тучи разошлись, и показалось солнце. Проникнув в окно георгианского особняка, его луч выхватил висящие в воздухе пылинки. Это была первая пыль, которую Блю увидела в «Болоте надежды». Пыль ляжет на какую-нибудь мебель? Как долго она там пролежит, прежде чем ее безжалостно изведут?

– Замечательный дом, вы не находите? – спросила Сабина. – Чем-то напоминает сельскую гостиницу.

Единственными гостиницами, в которых останавливалась Блю, были