- Тебе ногу прострелить? – спросил Пашка.

- Парни, вылезайте. Товарищ майор не шутит, - Михельсон появился в корабле и сходу оценил ситуацию.

- Сейчас, Аркадий Борисович. Кое-что снимем и вылезем, - узнал голос директора техник. - Саня, давай, крути, - скомандовал он напарнику.

Щелчок передёргиваемого затвора, опознали все.

- Аркадий Борисович, у нас нет другого варианта. Тут или снять, или так и держать эту хреновину. Всё, время. Иначе она шлейф оторвёт. Скажите вашему товарищу майору, пусть не мешает.

- Аркаша, а твои спецы мумифицирующий состав умеют делать? – спросил Пашка: - Ну, или гипса пару мешков мне притащите.

- Аркадий Борисович! Он нас отвлекает. Может ведь и рука дрогнуть.

- Паша, пошли, покурим, - Михельсон осторожно взял застывшего майора под руку и вывел из корабля. Пашка уселся прямо на ступеньках. Достал сигареты. Закурил, глубоко вдыхая дым.

- Знаешь, Аркадий, я ведь не железный, - устало сказал он.

- Подозреваю, - ответил учёный.

- И такая вот херня каждый день. То ты, то Егор. Военный совет, снабженцы, логисты. Все кровь мне сворачивают. Эта парочка ещё. Я не жалуюсь, просто предупреждаю, что однажды мне крышку с котла сорвёт. И тогда прячьтесь. Далеко прячьтесь. У меня пара танков не очень далеко отсюда есть. С боекомплектом. Я твой Институт в первую очередь разъебу. Потом новый офис Командующего. А потом пулю себе в лоб пущу. Мне тут недавно сказали, что я бессмертный. Так что, когда вы меня вылечите, я успокоюсь и начну заново. И не слезу с тебя, пока ты мне новый Тушканчик не родишь. Хоть из Запорожцев старых собирай. С проектом-то хоть нормально всё?

- Разговорчивый ты сегодня что-то. Может, действительно, выходной тебе взять? Своих-то в отпуска разогнал, а сам? Знаешь же, что один день ничего не изменит. Подготовка долгая выйдет. Да и ты сам говорил, что особой срочности вроде бы нет. А с проектом всё готово. Чертёж твой ждём. Дался тебе он? Я бы озадачил, кого надо, за час бы родили.

- Ты сводки видел с фронта? – спросил Пашка.

- Последнее время некогда было.

- Почитай. Сегодня же почитай. Чужие, как с цепи сорвались. Под Красноярск со стороны Абакана толпа валит. Наши отступают с боями. Они, видите ли, не ожидали, что у них там такие силы скопились. Но вроде стабильно там пока. На Иркутск налёт был. На Иркутск! Там, блядь, половина бойцов вообще в первый раз Чужого увидела. Всегда спокойно там было. С Тюменью нет связи до сих пор. Фельдъегеря не возвращаются. Четыре группы разведчиков тоже пропали. Хотя электричество в область идёт исправно. А вот транспорт оттуда не ходит. Транспортники пару десятков фур своих потеряли. Не могли же Чужие их одним ударом уничтожить. Да такую территорию даже массированной ядерной бомбардировкой не уничтожишь. Сейчас по второстепенным дорогам разведка ушла на юг и север области. Уже в боевом режиме идут. Как по вражеской территории. Ждём результатов. Егор считает, что они откололись от нас. Сепаратизм и всё такое. Я же считаю, что их там всех дружно зазомбировали, как у нас пытались. А самая жопа у нас. Под Барнаулом жёсткое рубилово идёт. Батя даже новобранцев своих туда забрал. И я не знаю, Аркадий, кто раньше кончится: мы, или они. Так что не имеем мы никакого права вату катать.

- Не имеем, - согласился Аркадий: - Но ты всё же иди, отдохни. Ты сделал всё, что мог. Рассказал, организовал, проконтролировал. Думаешь, я не такой как ты? Тоже поначалу нос свой везде совал. А потом понял, что людям надо верить. Вкладывать в них по максимуму того, что они заслуживают, и верить. А потом спрашивать. Думаешь, у меня сердечко не ёкало, когда я этим двоим разрешил пульт вскрыть? А потом я подумал – А кто ещё? Если Толик Дьяченко не вскроет, то никто из людей этого не сделает. У него руки золотые. И вот в эти руки я верю. Молюсь, трясусь, но верю.

- А если Толику твоему руки его золотые оторвёт, когда он болтик не тот тронет? Тоже в них будешь верить продолжать? – спросил Пашка.

- Нет. Посажу Толика обучать нового Толика. Уже с платиновыми руками. Потом ещё одного. Паша, весь прогресс человечества – это череда проб и ошибок. И человек – всего лишь самая удачная версия обезьяны. И Тушканчик твой, уверен, не последний.

- Лишь бы бой, который сейчас разгорается, не оказался последним, - проворчал Пашка, поднимаясь на ноги. Протянул учёному руку: - Спасибо, товарищ Михельсон. Пойду я в отпуск схожу. До завтра.

Попрощавшись с директором, Пашка, не глядя по сторонам, быстро вышел из ангара. Моросящий дождь никак не хотел униматься, заставляя зябко кутаться в выданный халат. Настроение погоде соответствовало.

Микроавтобус привёз его обратно в корпус. Череда коридоров, лифт. Ещё коридор. На пороге кабинета, Пашка замер.

Он был один! Весь путь от грёбанного ангара он проделал один. Да, вокруг постоянно были люди: охрана, сотрудники Института. Но он был один. Рядом с ним не было никого из Отряда. Из тех, кому он мог доверять. Из тех, кто мог доверять ему. Он не произносил этого вслух, но все, он был уверен, понимали. Доверие. Вот самый важный ресурс, который у них есть. А он только что нарушил основополагающий принцип их Отряда и, вдобавок, подставил Михельсона.

Пашка сделал два шага назад, почувствовал лопатками стену коридора. Замер, прокручивая в памяти весь свой путь. Вроде бы всё помнил. Не было провалов, как у Зипки. Но это ничего не значило. Всё могло быть очень индивидуально. Несколько секунд жизни, где чья-то рука подносит к его тупой башке какой-нибудь приборчик, тщательно вымаранные из какого-нибудь монотонного эпизода воспоминаний, где он, например, сидит в салоне микроавтобуса, механически разглядывая пейзаж за окном. Или идёт по длинному коридору мимо замерших бойцов охраны. Не заметит человек такого вмешательства. Не фиксирует память таких серых моментов. Не вызывающих ярких эмоций. Эмоции! Вот же ключ! Да кому он теперь нужен? Ты обосрался. Вонючий Пашка. Гы-гы. Вспомнил? Такое забудешь! Бред, перевернувший жизнь.

- Почти успел! – прокричал показавшийся из-за поворота коридора Михельсон со странно поднятой рукой. Подбежал к Пашке.

- Жопа, да? – устало спросил он. Прижался к стене, согнулся, восстанавливая сбитое дыхание.

- Жопа, - согласился с ним Пашка.

- Я ехал, и глаз не спускал с часов. И пока