Шрифт:
Закладка:
В результате, надо признать, что наши источники почти никогда не говорят о прошлом прямо и недвусмысленно. Мы располагаем лишь обрывками, обломками, осколками, намеками, следами. Извлечь из них нечто бесспорное крайне трудно. О чем-то мы вправе сказать, а о чем-то нет. Работа археолога напоминает работу следователя, восстанавливающего по разрозненным косвенным уликам, по сбивчивым и противоречивым рассказам свидетелей весь ход произошедших не на его глазах событий. К тому же «обвиняемые» не помогают нам «чистосердечным признанием».
Постигнуть истину, тем более при бедности фактов, — задача тяжелая. А человеческий ум нетерпелив и изворотлив. Главные проблемы хочется видеть разрешенными на протяжении своей жизни. Того же требует и аудитория. И часто ученые торопятся, вольно или невольно обманывают себя и других, пользуясь недоброкачественными источниками, подменяя исследование догадками, метод — интуицией. Вопрос еще не поставлен по-настоящему, а его уже объявляют исчерпанным. Вчитываясь в книги, авторы которых надеялись написать по коллекциям из раскопок не историю вещей, а историю человечества, мы находим немало удачных наблюдений, плодотворных идей и заманчивых гипотез. Но, увы, нередко сталкиваемся и с тем, что за огромными выводами не ощущается прочной фактической основы, подлинно научного анализа.
Худшие образцы историко-археологических монографий отпугнули своей несерьезностью от этого направления не одного честного специалиста, еще крепче привязав их к занятиям классификацией и систематизацией древних вещей. Действительно, наряду с опасностью эмпиризма археолога подстерегает не меньшая опасность — избрать путь спекулятивных построений, красочных мазков, болтовни вместо науки.
Эта коллизия имеет всеобщий характер. В Британской энциклопедии сказано: «археология... не без труда сохраняет верность своему идеалу, ибо гуманитарная сторона этого предмета привлекает к его изучению множество людей, не обладающих надлежащей подготовкой» [1]. Работать в области археологии на высоком профессиональном уровне очень нелегко, фантазировать же, выдавать внешне эффектные, а на деле легковесные обобщения, манипулируя материалами, допускающими самое разное толкование, и просто, и увлекательно.
В России коллизия осложнена рядом дополнительных обстоятельств.
Первое: гуманитарные науки долгое время были не в чести, да и сейчас рассматриваются как третьестепенные. Завоевать место под солнцем удается только с шумом, заявляя о решении глобальных проблем, о сенсационных открытиях. Мастера саморекламы, типа А. П. Окладникова, вырываются на первый план и служат дурным примером для окружающих, прежде всего для молодежи.
В начале 1930-х годов в нашей науке была проведена кампания «борьбы с буржуазным вещеведением», порожденная невежеством, не способным отличить задачу исследований от их материала (так было и с биологией: генетики-де преступно занимаются мухами, а не коровами или пшеницей. Ученые же на примере быстро размножающейся дрозофилы нащупывали основные законы наследственности). Вроде бы все это в прошлом, даже осуждено, но вкус к скрупулезному анализу находок, большинству археологов и так не слишком свойственный, был окончательно отбит. Свидетельство тому — провал затеянного в 1950-х годах Б. А. Рыбаковым «Свода археологических источников СССР». Вместо серии построенных по одному плану классификационно-типологических трудов мы получили несколько десятков альбомов с рисунками, подобранными по случайному принципу.
Второе: в науку пришли толпы людей, жаждущих престижной, непыльной и высокооплачиваемой работы и ни в малейшей мере не озабоченных поисками истины. Иногда они просто не понимают, что это такое, из-за своей общей некультурности, иногда идут на сознательный обман, предпочитая добросовестному изложению фактов недорогостоящие скороспелки. Классовый подход к подбору кадров этому способствовал.
Д. А. Крайнов внушал своей аспирантке О. С. Гадзяцкой: «Вы тратите время зря. Как все было на самом деле, никогда не узнаешь. Надо что-нибудь придумать, а потом стоять на своем. Вам будут говорить — то не так, это — не эдак, — а Вы никого не слушайте. Повторяйте все снова, и от Вас отстанут». Такую позицию разделяют многие.
Не каждый человек может танцевать в балете или петь в опере, не всем доступно и научное поприще. Но освоить ремесленную сторону дела в состоянии значительное число людей. В 1953 году в Костенках землекопы, помнившие еще П. П. Ефименко, протягивая мне кремень, говорили: «рязец». И это был действительно резец. Сейчас те, кто умеет отличить резец от скребка и написать: «у сосуда прямые стенки, круглое дно, а орнаментирован он ямками» (для чего не надо ни ума, ни знаний, ни таланта), претендуют чуть ли не на докторскую степень.
Еще в 1896 году Чехов заметил, что бездарности, затесавшиеся в сферу науки или искусства, становятся чиновниками, пагубно на нее влияющими[2]. Роль же чиновников и в академиях и в вузах растет год от года. При этом, к сожалению, в нашей среде нет и тени разумного взгляда на реальное соотношение сил в науке («гамбургского счета»)[3], а царит принцип «чин чина почитай». Академик якобы может судить о любом вопросе лучше рядового сотрудника, посвятившего себя как раз этой области. Малограмотного чиновника, назначенного директором, начинают воспринимать как крупного ученого.
Третье: большие выводы, как правило, удается получить, ведя раскопки широкого масштаба, вскрывая тысячи квадратных метров на городищах и стоянках, сотни могил и курганов. Для этого необходимо раздобыть значительные средства, набрать десятки сотрудников — фотографов, чертежников, лаборантов — и искусно управлять такой командой. И то, и другое сложно. Поэтому руководителями экспедиций оказываются не столько серьезные ученые, сколько крепкие организаторы — дельцы. Те же деляческие качества проявляют они и при публикации результатов раскопок, жертвуя истиной ради всякого рода сторонних соображений, игнорируя и обманывая коллег, глубже знающих проблему.
Четвертое: колоссальные земляные работы, из года в год развертывавшиеся в СССР, — строительство всяческих каналов, искусственных морей, газопроводов, мелиорация — обрекли на гибель тысячи археологических объектов. Исследуется из них ничтожная часть по самой сокращенной программе. И новостроечные, и прочие наши экспедиции не обеспечены ни минимальным количеством вспомогательного персонала — лаборантов, реставраторов, ни консультантами — биологами, почвоведами, геологами, ни издательскими возможностями, ни надежным хранением коллекций. Люди не бездельничают, скорее надрываются, но в руки их коллег и преемников попадают груды плохо зафиксированных, перепутанных, а частично и утраченных материалов, к которым не знаешь, как и подойти.
Пятое: многолетний отрыв от мировой науки.
Суммируясь, все эти прискорбные обстоятельства дают самый печальный итог. В ряды археологов проникли откровенные жулики. (Об этом подробнее ниже.) Беспардонных фальсификаторов у нас пока еще немного, но, увы, и ученых, работающих безупречно, маловато. Вместо того чтобы четко разграничить классификационные фактологические статьи и синтетические поисковые исследования, все выпускают
