Ким решительно шагнул вперед, уверенно поздоровался по-немецки, представил меня как сотрудника австрийской фирмы. Староста виновато заулыбался, похвалил мальчика за расторопность, но у меня попросил аусвайс — паспорт. Документы были в порядке.

— Это хорошо, что работаете на наших благодетелей-немцев, они наши друзья. Смотрите, не напоритесь на партизан, — предупредил староста, — они шастают здесь. Вчера двух моих парией подстрелили.

— Спасибо за добрый совет. Мы пойдем по большаку. Не напоремся.

На станции имени Т. Г. Шевченко юный разведчик приступил к выполнению первого задания. Побродил у вокзала с котелком, добыл кипятка, заметил, с какими грузами прибыли составы.

Потом Ким выполнял более сложные поручения — из лесу доставлял магнитные мины на станцию имени Т. Г. Шевченко, где действовали наши подпольщики, руководимые опытным конспиратором Петром Яковлевичем Хижняком. Этот волевой человек служил в 4-й дивизии НКВД. Когда, взорвав мосты, чекисты последними оставляли Киев, Хижняк попал в окружение. Временные неудачи не сломили его железного характера, и Петр Яковлевич включился в активную подпольную борьбу. Его храбрым помощником и другом был Тышкевич Ромуальд Владимирович.

Доставленные на станцию мины прятали в надежном месте в будке слесаря Сергея Косяченко, которая находилась рядом со зданием жандармерии. Но однажды к нему заглянул Поликарп Калиниченко, работавший шофером у коменданта станции. Он принес тревожную весть:

— Сергей, я в машине слышал, как комендант сказал своему помощнику: «Готовь облаву и не забудь заглянуть в будку, где фонари ремонтируют». Комендант говорит, что он за сто километров чует дух партизана.

Сергей растерянно спросил:

— Куда же девать маломагнитные мины? Их ведь только что принесли из лесу.

— А знаешь, раз комендант за сто километров партизана чует, давай я спрячу их в багажник комендантской машины.

— Самое подходящее место, — согласился Сергей.

Даже самому опытному гестаповцу не могло прийти в голову искать в багажнике комендантской машины такое грозное оружие.

Частенько заглядывал в будку слесаря Косяченко и Ким. Отсюда хорошо было вести разведку. Но лучше всего все видно из гаража подпольщика Поликарпа Калиниченко.

В двенадцать лет, когда в сердце кипит ненависть к врагам и больше всего на свете хочется собственноручно расправиться хоть с одним из них, в голову приходят отчаянные мысли. В потайной стене гаража Поликарп Калиниченко хранил взрывчатку. В запасной двери гаража было продольное сквозное отверстие, напоминавшее маленькую бойницу. Однажды, войдя в гараж, Калиниченко растерялся: Ким лежал на ящике и целился из пистолета.

— Что ты делаешь? Зачем взял без разрешения оружие?

Ким серьезно ответил:

— Ищу большого фашиста, чтобы убить его. Их здесь много.

Поликарп готов был выпороть Кима.

— Разве так можно? Убьешь одного, узнают, откуда стреляли. Схватят тебя, партизанский склад обнаружат. Эх ты, герой! Думать надо хорошенько. А мы тебя считали серьезным парнем.

Пришлось Кима наказать — отправить в лес, к партизанам.

***

…Каждый из группы отлично знал железную дорогу, по которой шел воинский состав, увозивший нас на запад. Кровавые дороги войны врезались в нашу память на всю жизнь. В этих местах каждый лесок, балочка, перегон могли рассказать о многом.

Вечером состав подошел к разъезду Яблоновка. Буквально в двух-трех метрах под откосом лежали изуродованные взрывом вагоны гитлеровского эшелона: «Да ведь это наша с Иваном Кабаченко работа», — вспомнил я.

Ночь тогда выдалась теплая, чернильно-темная. К полотну подошли за полночь. Без шума сняли полицейский патруль. Саперной лопатой вырыли ямку, осторожно положили мину. Остался пустяк — от взрывателя вывести проводок на рельс, чтобы состав колесами замкнул электросеть. Тишь, темнота. Сердце билось гулко и часто. Но вот послышались чьи-то мягкие шаги. Кто-то шлепал босыми ногами, шел легко, почти беззвучно. «Что делать?» — мелькнула мысль.

Отходить поздно, бросить мину — это уже совсем не годится. Осталось одно — лежать у насыпи. Руку Ивана Кабаченко придавила чья-то босая нога. Он схватил прохожего и перебросил через себя. К нашему удивлению им оказалась крестьянка, спешившая на базар. Женщина так испугалась, что только после взрыва эшелона пришла в себя и поняла, почему ее задержали.

На станции Знаменка Филипп Похилько скупил последние номера «Правды». Мельком пробежал сообщения Совинформбюро: во всех номерах газеты они заканчивались словами: «На фронте существенных изменений не произошло».

«Затишье перед большим наступлением. Куда же нас пошлют?» — комиссар много раз задавал себе этот вопрос, но ответа не находил. Ему очень хотелось попасть поскорее в Германию, бить фашистов в их собственном логове. А может быть, пошлют нас в Польшу? В Чехословакию? Скорее всего в Румынию, ведь среди нас есть человек, отлично владеющий румынским языком.

Пока Похилько размышлял, подставив лицо ласковому солнцу, возвратился со станции Михаил Имас и сообщил:

— Товарищ командир, в Знаменке застряли…

В то тревожное время это было обычным явлением. Дело в том, что советские войска готовились к новому наступлению. К фронту беспрерывным потоком направлялись эшелоны, шедшие по строгому графику. В первую очередь — составы с живой силой и техникой, боеприпасами и вооружением, а все остальное — по исписанным законам войны.

Я остановился у вагона радисток. Они направлялись в распоряжение штаба партизанского движения при 1-м Украинском фронте. Девушки наслышались об отряде имени Пожарского и тайком одна от другой обращались ко мне с просьбой принять в группу. Не просила лишь одна — Шура Лунева.

На станции Знаменка Шура помчалась на вокзал за кипятком. Возвращаясь, засмотрелась на состав с самолетами и столкнулась со мной. Облила кипятком и растерялась. Так мы разговорились. Долго ходили, беседовали.

…А вот и станция имени Т. Г. Шевченко. Наш эшелон тепло встречали родные, друзья. Пришли люди, хорошо знавшие нас по подполью и партизанскому отряду. Как только к перрону приблизилась наша теплушка — сразу лихо заиграли гармонисты, в воздух полетели шапки, замелькали косынки. Такой искренней радости и веселья давно не видела станция.

— Володя, ты жив, здоров? — протискиваясь сквозь толпу, кричал чернобровый красавец Сергей Косяченко. — Недавно все разрушал, а сейчас все восстанавливаю, грузовики ремонтирую. Смотрите, как станцию отстраиваем!

Я поискал глазами Поликарпа Калиниченко. Пришел ли хозяин гостеприимной партизанской хаты? Сколько товарищей по борьбе приютил он, накормил, обогрел, помог уйти в безопасное место! Вот он, наш скромный Поликарп! Стоит себе в сторонке, и рядом с ним его миловидная и отважная жена.

— Поликарп! — кричу. — Как ты живешь? Иди сюда, дорогой, расскажи!

Мы обнялись.

Ничего, живу, Володя, вот строю дом, даю войску пополнение. У меня четвертый сынок родился.

Михаила Данильченко плотным кольцом окружили родственники. Мать не сводила с него глаз.

— Сыночек, а у нас яблони зацветают. Жду тебя, родной мой Мишенька. Господи, а борода