Шрифт:
Закладка:
Вы там рассчитываете, что я зассу и сдамся? А хрена вам! Вот назло буду делать, как он, и научусь двигать время на таймере. Но я-то тут по праву, и ничего вы мне не сделаете!
Захотелось показать средний палец тому, кто произвел изъятие, но я сдержался. Попытался представить себя сильным и взрослым, разбудил память о моем-чужом прошлом.
Вот это я был крутой! А Наташка умерла…
Я покосился на сестру, и жалко ее стало до слез. И мама умерла. И отца убили, а с такими классными бабушкой с дедом я не познакомился.
Выходит, теперь этого всего не случится? Наташка будет жить, и отец тоже. Борька вырастет другим, не тем гнилым человеком. Каюк превратился в Юрия, Алиса осталась здесь и не сгинет. Их судьбы, получается, все еще зависят от меня?
Из тралика мы вышли в районе рынка и отправились на конечную нашего автобуса. Волоча тяжелый рюкзак с двумя паками кофе, я воровато оглядывался, боясь увидеть Светку с Иваном и Бузю, потому что еще не придумал, как себя с ними вести и, вообще, стоит ли общаться дальше.
К счастью, они так и не встретились. Мы дождались автобуса, простились с порхающим от счастья Юркой и доехали домой.
У Наташки был ключ, она отперла дверь, и навстречу вышла мама — рыжая, а не русо-седая, с распущенными чуть вьющимися волосами, а не мышиным хвостом, и какая-то беленькая, свежая и молодая. Я с облегчением поставил рюкзак у двери.
— Дети! — улыбнулась мама. — Ничего себе вы пакетов принесли!
В обновки никто переодеваться в поезде не стал, чтобы их не испачкать, приехали мы в том, в чем были. Мама полезла обниматься к Наташке, но та выставила перед собой руки и скользнула в ванну с возгласом:
— Нет, я воняю!
Щелкнула щеколда, плеснула вода, и донесся возглас облегчения.
— Показывайте, что вы там набрали, — с азартом проговорила мама, и я понял, что это не моя мать.
Я совершенно не знаю эту женщину! Чтобы мать полезла к кому-то обниматься… И вела она себя как-то несолидно. Это, конечно, хорошо, но жить с мамой, от которой непонятно чего ожидать…
Во я-взрослый наворотил дел!
— Мы тебе подарок купили! — захлебываясь от восторга, проговорил Борис и полез в пакет.
В мае я ничего бы не сказал, да вообще не заметил бы, что он поступает неправильно, теперь же что-то во мне восстало и воскликнуло:
— Нет! — Борис замер, я уточнил: — Наташа выбирала, ей, наверное, хочется самой подарить.
Раньше я добавил бы: «А ты на рынке только ныл и просился домой, так что права не имеешь» — но сейчас понял, что это неправильно: Борис обидится. Когда есть возможность не обижать людей, нужно ею пользоваться. Если так разобраться, раз я дал деньги на подарок, это мой подарок! И дарить его могу только я один, чтобы благодарность досталась мне! Наташка только помогала, вот и пусть плещется.
Но почему-то от таких мыслей стало стыдно. Разве стоит оно того? Я стал заботиться о Натке и Борисе, и они быстро меня полюбили. Оказывается, чтобы любили, не надо быть особенным и самым крутым, а просто нужно немного думать о других.
Как так? Мои мысли стали взрослыми? Раньше мне такое в голову не пришло бы.
— А, ну да. — Брат замер с сарафаном, упакованным в целлофан.
У мамы заблестели глаза, как у девочки, которой подарили куклу.
— Но я же не просила… — прошептала она дрогнувшим голосом.
Я произнес то, что никогда не сказал бы раньше:
— Мы так решили.
В ванной плескалась Наташка, сопровождая процесс омовения возгласами. «Как при оргазме», — подумал я и покраснел от собственных мыслей.
— Борис, показывай обновки, — улыбнулась мама. — Или вы голодные? Чаю?
— Смотри, какие! — выпалил брат и достал тряпичные кеды, не советские, а крутые черно-желтые, с двумя красными полосками возле шнуровки.
Затем он вынул из целлофана брюки, приложил к себе. И рубашку. Не белую лоховскую, а в клеточку, модную.
— Ничего себе! Вы деда разорили? — удивилась мама.
— Нет, сами наторговали, — мотнул головой Борис, — там все дешевое!
Наконец из ванной вышла Наташка, подбежала вприпрыжку, глянула на меня.
— Дари, — дал добро я.
И она протянула маме подарок. Та взяла его и стала аккуратно вскрывать, чтобы не повредить целлофан, которые еще пригодится. Достала летний сарафан — чуть приталенный, белый с зелеными узорами, похожими на побеги папоротника.
— Господи, какая красота! — Она крутнулась на месте, как маленькая девочка. — Детки мои, такие взрослые! Спасибо!
Всхлипнув, она сгребла нас в кучу и зашмыгала носом. Я и сам хотел зашмыгать, так жалко ее стало! И главное непонятно почему.
Пока обновками хвасталась Наташка, я закрылся в ванной, скинул вещи и принялся зачерпывать воду из ведра ковшом и поливаться. О-о-о, вот оно, наслаждение! От удовольствия я ненадолго забыл обо всех заботах. Вымылся, вытираясь, глянул в висевшее на стене почерневшее зеркало…
Когда в последний раз смотрел на себя своими глазами, видел щекастого парня с намечающимся брюшком и плотными ляжками, теперь же… Я больше не был толстым! Пузо сошло, щеки ввалились, и я стал похож на покойного деда Николая, только темноволосого и кареглазого. Пусть теперь кто-нибудь попробует назвать меня жирным!
Я напряг бицепс. Н-да, качаться и качаться. Жир сходит быстрее, чем нарастает мясо.
Повел я себя, как девчонка: залип, рассматривая нового себя, а когда вышел, мама и Наташка переоделись и ломанулись в ванную к ростовому зеркалу.
— Я тоже помыться хочу! — возмущенно крикнул Борис, но уступать ему место не спешили.
Пока не начались вопросы, я достал шорты, футболку которые купил для Яна, повертел в руках очки, и меня спалил Борька.
— А это что?
Вопрос застал врасплох. Ничего говорить про Яна я им не собирался, потому что непонятно, как они отреагируют, потому просто буркнул:
— Это… Взятка!
Брат не стал расспрашивать, сменил маму и Наташку в ванной, а я сунул подарок Яна под подушку. Вот зачем я его в наш ДОТ притащил? Куда его теперь?
Это для взрослого меня Ян — бедный мальчик, а
