По-видимому, она ничего не почувствовала, потому что отошла от шкатулки без комментариев. Тогда было легко убедить себе, что я крайне измотан, полностью в это поверив. Я оставался рядом с моим фараоном, пока она двигалась вдоль линии корзин, пока протягивала руку, чтобы погладить низко свисающую ветвь мирры. Потом она начала отдавать своим слугам приказы по поводу посадки деревьев прямыми рядами вдоль колоннад и у бассейнов с водой. Тут подошёл брат, осторожно взял меня за локоть и мягко увлёк в сторону. Мы остановились неподалёку от золотой шкатулки, и я старался не подавать виду, что предельно устал.

Мы стояли возле этой проклятой штуки. Чересчур долго, непомерно долго брат говорил о вещах, которые представлялись несущественными по сравнению со шкатулкой у наших ног. Она, казалось, излучала тепло, окутывала причудливым ощущением постороннего присутствия, потворствовала пришествию чего-то, протягивающего когтистые лапы ко мне и заставляющего волосы на затылке вставать дыбом. Неужели это нечестивое тёмное проявление абсолютно не воспринимается моим братом? Он негромко рассмеялся, повествую о событиях, произошедших в моё отсутствие. Мне не было дела ни до одного из них, я только хотел убраться подальше от шкатулки.

Слишком поздно я смог вырваться на свободу. Я чувствовал грязь и безнадёжность, а моё горло сдавило наглухо. Тошнота обвилась вокруг живота, впившись когтями в бёдра. Я буквально метнулся в свои покои, проносясь мимо обеспокоенных друзей. Воды… я хотел воды и кричал, чтобы все держались подальше, не докучали мне, дали только тишину! Однако, оказавшись в своих покоях, я не нашёл там убежища. Стены выглядели чужими, пол покачивался, а огоньки светильников искристо вспыхивали, стоило лишь подойти к ним близко. Я вцепился ногтями в собственное одеяние, желающее меня задушить. Освободившись от его предательства, я бросился в дальний конец просторных покоев к бассейну с водой. Она не походила на воду. она была похожа на жидкий галенит, чёрный и густой, и я опустился туда, всецело отдавшись прохладным объятиям.

Там я кое-как задремал.

Во сне виделось, как незримые кисти и пальцы плавными быстрыми движениями плетут вокруг моего тела сложную сеть. Нити света опутывали меня и удерживали на месте. Сильные руки с маленькими тёплыми ладонями вдавили меня в плитку на дне бассейна, но я не сопротивлялся.

Позволь пройти через тебя, — послышался голос в моей голове. Он звучал так, словно все, кого я когда-либо любил, слили свои голоса в один, до ужаса искажённый непостижимой полновесной тьмой.

Несколько часов спустя я проснулся на краю бассейна с ощущением полнейшей душевной пустоты. Светильники погасли, за окнами зарождался рассвет нового дня. Я перекатился на спину, вздохнул и бесцельно уставился в потолок, где замысловато переплетались узоры из цветов лотоса и звёзд. Телесная усталость от тягот путешествия покинула меня, как и странное чувство, испытанное при виде золотой шкатулки.

В покоях стоял тяжёлый аромат мирры, от которого меня слегка подташнивало, пока я, наконец, не встал на ноги. Я нашёл свежее одеяние, чей прохладный лён так приятен телу, и подкрасил глаза чёрной галенитовой краской, прежде чем выйти за дверь. В коридорах пока ещё царила пустота, и я преисполнился уверенности в правильности выбора. В моих воспоминаниях о событиях минувшей ночи обнаружились непонятные пробелы, однако я отмахнулся от них и сосредоточил внимание на высокой фигуре брата, который лежал в своей постели, а его тихое дыхание было подобно лёгким дуновениям тёплого ветерка.

Тёплый ветер, тёплая вода и непрекращающийся шелест зерна, просеиваемого сквозь пальцы. Я потянулся к брату руками, которые теперь не были похожи на мои собственные. Пальцы извивались и удлинялись, обвивая его горло, пока их заострившиеся кончики не скрылись в эбеновых волосах. Он был сладок — я чувствовал его вкус через пальцы, — сладок, словно жареный инжир или сочащаяся соком мякоть манго, и какая-то потаённая моя часть утоляла необузданную жажду до момента, когда чудесный нектар не иссяк, а телесная оболочка не порвалась в лохмотья. Кошмарные пальцы заново склеивали плоть, а почерневший язык запечатывал швы до тех пор, пока невозможно стало сказать, что за ужас таится внутри.

Янтарный солнечный свет разливался по покоям фараона и по её плечам, когда мой брат подошёл к ней. Он провёл утро, сочиняя для неё самую яркую музыку, а она перебирала многочисленные драгоценные камни, присланные правительницей Пунта. Хатшепсут находила красоту во всём, что сверкало голубоватыми оттенками. Ей хотелось отполировать все кусочки лазурита, чтобы полностью покрыть ими своё одеяние.

Мой брат сказал ей о том, как прекрасно она выглядит, чем привлёк её строгий взгляд. Как он смеет? Фараон отмахнулась от него — глупый музыкант, — но он пошёл вперёд, бесшумно ступая босыми ногами по полу. Знакомый шелест щекотал затылок, бежал вниз по плечам и скользил по животу, пока приближался мой брат, хотя, когда его рука коснулась фараона, звук смолк. Казалось, что невероятное упоение сокрыто в одном лишь этом прикосновении.

Фараон вскрикнула; мой брат начал меняться прямо у неё на глазах. Швы разошлись, и изнутри вырвалось нечто такое, чего никто даже не мог себе вообразить. Существо, состоящее будто бы исключительно из тёмно-винной воды, пробивало себе путь наружу, сбрасывая человеческую плоть, словно льняное одеяние. Останки брата с мокрым шлепком упали на пол, кровь и вода омыли ноги фараона, а новоявленное чудовище набросилось на нашу любимую Хатшепсут.

Она оттолкнула тварь, однако и сама опрокинулась вместе со стулом. Охранники фараона шагнули вперёд, но замялись в нерешительности, словно прикидывая, как лучше атаковать существо, чтобы в схватке не навредить Хатшепсут. Та при падении перевернула несколько корзин с бельём и шкатулок с благовониями, что были привезены из Пунта. Со слезами на глазах она ползла сквозь всевозможные богатства, а над ней нависал живой ужас, от которого исходило отвратительнейшее зловоние илистых глубин Нила. Пурпурно-чёрная вода оставила на льняном одеянии фараона пятна, напоминающие синяки. Многопалые руки (о, это были те же руки с маленькими тёплыми ладонями, что и под водой моего бассейна) вцепились в ноги Хатшепсут и с силой потянули, извлекая её из кучи сокровищ, где перемешались драгоценные камни, украшения и посуда. Но в трясущихся руках она сжимала щербатый осколок блюда цвета слоновой кости, которым рубанула по яйцевидной голове чудовища, склоняющегося над ней.

Голова твари лопнула с неистовым воплем, и голос показался мне до боли знакомым по сновидению. Он проник глубоко внутрь меня, опутал сердце и потянул за собой. Пока существо