Шрифт:
Закладка:
Со все времена были женщины, рожающие без мужей и сейчас их судьба очень печальная. Зачастую их травят так, что несчастные лезут в петлю.
Мне конечно подобное не нравилось, но травлю этих женщин, а тем более их детей, я жестко пресекал. Им всем давался шанс изменить свою жизнь и подняться из той пропасти в которую они упали, в имениях было достаточно занятий для женщин, а для маленьких детей были организованы ясли и садики, куда наши крестьяне с удовольствием отдавали своих детей.
Бурмистрам я приказал смотреть, чтобы детей дошколят оставляли на попечение взрослых или братьев и сестер старше четырнадцати. Первое время были нарушители и мне пришлось даже проявить жесткость, дважды за это дело я выписал вразумление плетями.
Почти все мои братья по эксплуататорскому дворянскому классу осуждали чудачества светлейшего князя, но зашкаливающие доходы с моих имений закрывали все рты. Мои крестьяне не шлялись по России я поисках заработка, а сыто жили дома, работая на меня. И во всех окрестностей крестьяне охотно нанимались к нам, в Усть-Луге работали и нарвские и ямбургские. Были даже и работяги из Питера. Я уже не говорю про людей благородных профессий, например учителей.
В этом была прямейшая зависимость с моим доходами. Забота о своих крестьянах и работающих на меня в конечном итоге увеличивала мои поступления от имений и что было очень важно, позволяло мне жить в ладах со своей совестью.
Порядки в имениях потрясли кстати Веронику, она поначалу с осторожностью относилась ко мне, князь-крепостник был ей не понятен. Но увиденное повергло её в шок, подобное ей даже не приходило в голову.
Моя забота материнстве и детстве быстро дала просто потрясающий результат: материнская и женская смертность в целом резко снизились, а детская просто ушла в крутое пике.
В Ямбурге мы были на рассвете, а к десяти в Усть-Луге.
Сразу же начался молебен. Кроме наших священников, приходских и корабельных, приехало все ямбургское и нарвское благочиния, пришли все наши мужики, были наши соседи и мужики с окрестных имений и куча народу с Нарвы и Ямбурга.
Такого стечения народа я не ожидал, а вот наш бурмистр оказался молодцом, он все великолепно организовал и не только размещение гостей но организовал еще и угощения, резонно решив, что на этом можно заработать.
Молебен превзошел все мои ожидания, особенно мощь голоса нашего Владыки, который просто гремел над тысячами собравшихся.
В двенадцать часов началась посадка переселенцев на корабли, многие их них на молебен сошли на берег.
Посадка казаков потрясла меня до глубины души. Взять лошадей мы естественно не могли и здоровые взрослые мужики начали прощаться со своими скакунами. Такого количества мужских слез я в жизни не видел. Рыдать они конечно не рыдали, но слезы в глазах стояли у многих.
Половина казаков слезно просили оставить своих лошадей в наших имениях, а остальные, в основном донцы, просили отправить лошадей на Тихий Дон. Естественно я приказал просьбы казаков выполнить, тем более что это будет контролировать полковник Ерофеев. Он кстати тоже уронил слезу и все прощание казаков с лошадьми нервно похлопывал по шеи своего молодого жеребца.
Глядя на прощание казаков со своими лошадьми, я подумал, что надо на мызе сделать упор еще и на племенное коневодство и тут же сказал об этом бурмистру Василию.
В три часа дня я приказал провести поверку экипажей и пассажиров и в четыре часа дня мы начали отходить от причалов.
Николай отходил последним, Вероника до последнего момента была с ним. Глядя на брата с женой, Соня уронила слезу, ей это было знакомо — провожать мужа за моря в беременном состоянии.
Глядя на Веронику, я подумал, что такие женщины были во все времена и им на самом деле надо поставить огромное множество памятников. Все таки мужики наверное никогда не смогут понять женщину, провожающую любимого мужа в неизвестность.
Последними от причала отвалили на шлюпке мы: Владыка Анатолий, Соня и я. Бурмистр Василий успел мне доложить, что все гости благополучно разъехались и бюджет мызы существенно пополнился.
Владыка Анатолий ни разу не ходил в море, но был спокоен.
Первым по праву шел «Геркулес», мы на «Дежневе» шли в середине, Николай на своем «Американце» шел последним. Он шел не капитаном корабля, а на правах адмирала эскадры.
Кильватерная колонна наших пароходов производила впечатление и меня даже наполнило чувство гордости, всё таки это дело моих рук. «Челюскин» проводил нас до Либавы, а затем развернулся и пошел домой, а мы взяли курс на Данию.
В Англии пароходы распределились по нескольким портам, заправится быстро в одном порту было просто нереально. «Дежнев» конечно заправлялся в привычном месте.
В Лондон я в этот раз не поехал, Федор ждал меня на причале. И первое, что я услышал от него после приветствия, была просьба разрешить съездить домой в Россию.
— Хорошо, Федор. Я напишу Сергею Петровичу, он пришлет тебе двух человек, подготовишь их и на обратном пути пойдешь с нами в Россию, надеюсь только в отпуск. Я пока замены тебе не вижу.
— Да меня здесь все устраивает, только вот иногда хочется в Россию, сходить в баньку, выпить хлебной с мужиками и бабу русскую хочу. Эти здесь все дюже умные. А мне русскую дуру хочется, — я засмеялся, надо же ему баба-дура нужна.
— А почему именно дура тебе нужна?
— Не знаю, Алексей Андреевич, может быть потому что они сильнее любят, — от такой философии я вообще по-детски закатился смехом.
— Ну, позабавил ты меня брат. Но скажу тебе откровенно, ты не прав, умные тоже умеют сильно и правильно любить, — Федор посмеялся вместе со мной и с трудом выдавил из себя.
— Не спорю, ваша светлость, но мне нужна дура.
— Хорошо будет тебе дура, а теперь давай рассказывай о делах, новости есть?
— Да кроме письма из Америки нет, — Федор передал письмо от Джо. Я его содержание примерно знал, мои поручения он можно сказать выполнил и там были подробности об организации иммиграции ирландцев и дозаправки наших пароходов.
— А в клубе как?
— Обычно, — Федор пожал плечами, — народ вспоминает как еще недавно кипела жизнь, а сейчас скучно. Таких ставок как были —
