Скульптуры в нишах между окнами Ратуши смотрели вниз с выражением пресыщенной скуки. Национальные гвардейцы выстроились в две шеренги, сдерживая толпу. Когда король в сопровождении телохранителей и нескольких десятков депутатов подошел к крыльцу, вверх взметнулись руки с обнаженными шпагами, и над его головой образовался "стальной свод". Людовик слышал про этот ритуал у "вольных каменщиков". Ему оказывают уважение.

Сердце учащенно билось в груди — то ли от одышки, то ли от волнения. Во внутреннем дворе бронзовый Людовик XIV, застывший в прециозной позе, проводил своего потомка насмешливым взглядом сощуренных глаз; сам он наверняка не замечал, как нелепо выглядит в греческих доспехах и завитом французском парике до плеч. Людовик XVI был в светлом шелковом фраке поверх белого жилета и кюлотах палевого цвета, с голубой лентой ордена Святого Духа через плечо. Ему оказывают почести, потому что он король, но он не станет наряжаться в пух и прах ради простой рабочей поездки.

Вот и тронный зал с двумя каминами, бронзовыми кариатидами, картинами на исторические сюжеты. Коленопреклоненная святая Женевьева останавливает полчища Аттилы силой молитвы. Святой Дени начинает подъем на вершину холма, держа в руках собственную голову, — труден только первый шаг… Откуда здесь этот стол? В прошлый раз его не было. Но трон на месте — под барельефом Генриха IV, между Славой и Победой, вальяжно возлежащими у его ног.

Маркиз де Лафайет, виконт де Ноайль… Уже успели пошить себе новые мундиры — синие с красными обшлагами и воротниками. "Блондинчика", как называет его Антуанетта, два дня назад избрали — избрали! — командиром Национальной гвардии, и он тотчас сделал свояка своим заместителем. На Сильвене Байи черный шелковый фрак, белый галстук с брабантскими кружевами; его длинное вытянутое лицо напоминает овцу. Когда Людовик приказал депутатам от третьего сословия разойтись, те отказались, а астроном Байи провозгласил себя председателем Национального собрания. Теперь он хозяйничает в Ратуше: после убийства несчастного Флесселя его избрали прямо здесь мэром Парижа. Мэром, а не купеческим старшиной! Они всё хотят делать по-своему, отказываясь даже от старых названий! Ну ничего, войска наготове, и уж они-то еще повинуются своему королю.

Жак де Флессель пробыл купеческим старшиной меньше трех месяцев. В конце мая парижские выборщики от трех сословий захотели заседать в Ратуше и участвовать в управлении городом; Флессель им отказал, назвав их желание незаконным. Через месяц ему пришлось уступить; тринадцатого июля в Ратуше собралась "генеральная ассамблея" из двенадцати человек и избрала его своим председателем. К тому времени Париж уже был наводнен "революционерами"; Флесселю пришлось согласиться на создание городской стражи. Кроме того, он объявил, что из Шарлевиля доставят дюжину тысяч ружей для ее вооружения. Но ружья не привезли, зато на одной барже случайно нашли пять тысяч фунтов пороха. Тотчас заговорили о том, что Флессель лжет, хитрит, обвинили его в том, чего он не совершал и о чём даже не догадывался. "Повстанческий комитет", заседавший в Пале-Рояле, вызвал его для разговора; едва он спустился с крыльца Ратуши, как некий разбойник выстрелил в него из пистолета и скрылся в толпе. Флесселю отрезали голову и насадили на пику. Господи, какое варварство!

В какой момент Флессель допустил роковую ошибку? Когда позволил толпе диктовать себе свою волю? Когда опрометчиво что-то ей пообещал? Когда вышел из Ратуши без охраны? Нужно будет обдумать это на досуге, чтобы не повторить её самому.

Байи, Лафайет и Ноайль по очереди подошли к трону и опустились на одно колено перед королем, который милостиво утвердил их в новой должности. Пусть все знают, что Людовик XVI по-прежнему вершит свою волю, а не просто пытается поспевать за событиями. Ну всё, можно возвращаться.

День жаркий, он весь вспотел. И ноги снова отекли, башмаки жмут.

На крыльце Людовик остановился, глядя на людское море перед ним. Гревская площадь притягивает к себе зевак, ведь там всегда есть на что посмотреть: или чествуют кого-нибудь, или казнят.

— Сир!

Голос Байи прозвучал так неожиданно, что король вздрогнул.

— Не откажите принять эту кокарду в знак единства народа и короля!

Байи протянул ему красно-синий кружок. Король снял шляпу, отделил от нее белую кокарду, подумал, соединил оба кружка и прикрепил на место. Над площадью взлетели шапки, народ махал руками и вопил. Людовик XVI шел к своей карете прямо через толпу, перед ним расступались.

— Да здравствует нация!

Это прокричали национальные гвардейцы.

Через час карета выехала из Парижа; король устало откинулся на подушки, скинул башмаки и удовлетворенно закрыл глаза. Бояться нечего. Народ не пойдет против своего короля. Артуа ошибается, побуждая старшего брата к суровым мерам. Карл, наверное, уже уехал из Версаля. Что ж, пусть погостит у своего тестя в Турине. Конде тоже уехал — еще третьего дня, во Фландрию, тайком, из Шантильи. Но Прованс[1] остался! Он тоже верит, что они справятся. Всё образуется.