я не думала о прежних родителях, о детском доме. Любой день, который мы проводили вместе был для меня, тогда ребёнка, праздником. В конце концов эта пара меня удочерила, когда я начала на постоянной основе жить у них в квартире. Они дали мне эту фамилию, от нового отца мне досталось отчество… — рассказывала она.

— Значит детство у вас проходило спокойно? — хотел было подытожить Алексей.

— К сожалению, нет. Спустя несколько лет после того, как меня определили в эту семью, я привыкла к родителям, став рефлекторно звать их папа и мама. В одно лето мы собирались поехать в поход с удочками и палатками. Организатором веселье был отец, в то время у него был отпуск. Буквально в какие-то два дня до отъезда мама сообщила, что ей надо не на долго уехать по рабочим моментам. Отца это, конечно, немного расстроило, но ему ничего не оставалось делать, как отпустить ее. По прошествии трех дней она не вернулась домой, на звонки не отвечала, телефон был все время вне зоны доступа. Тогда-то отец побежал в полицию, начали искать. Развернули масштабные поиски, лазили где она только могла находиться.

— Извините, вы сказали вас определили? — переспросил Алексей.

— Да, все верно. До определенного момента я находилась в сиротском приюте. Это был один из детских домов моей области, куда частенько подбрасывали подкидышей. Таким образом в приюте оказалась и я. Моя мать была цыганкой, ушла с табором при первой возможности, им как вы знаете в ночь идти — не привыкать, поэтому едва я родилась и прожила с ними меньше года, как она оставила меня под дверями сиротского, надеясь, что там ее ребенка смогут определить в семью куда лучше цыганской шайки.

— Значит ваши способности передались вам от матери? — спросил Алексей, растирая кончик тетрадного листа.

— По всей видимости, да. О своей прежней матери я ничего не знала. Благо, что она решилась родить, видите ли цыгане очень щепетильны в вопросах смешения крови. Держаться надо было всегда внутри табора, среди своих, иначе могли и прогнать куда подальше. Очевидно, матери первое время удавалось скрывать тот факт, что она понесла от обычного русского мужчины. Однако после родов, когда все стало видно невооруженным глазом… — тут она взяла паузу.

Алексей посмотрел на Ольгу, всматриваясь в ее, действительно, местами не совсем славянские черты лица. Черные, вьющиеся волосы, темноватая кожа, хотя в условиях плохой видимости понять это было сложно — над ними горела всего одна лампа, да и та норовила вот-вот погаснуть. Заостренные черты лица, по всей видимости, доставшиеся от матери. Венчал необычный образ ярко-голубые глаза, которые выбивали из колеи привычной расовой идентичности. Ту Ольга посмотрела на Алексея, который рассматривал ее, словно музейный экспонат. Их взгляды пересеклись, Алексей поспешил отвезти глаза, поняв всю неловкость ситуации.

— С вами здесь хорошо обращаются? — вдруг, неожиданно спросил он, чтобы выкрутиться из неловкой ситуации.

— Со мной? Да, вполне нормально. Видите ли, Валера — наш охранник, он, как бы это вам сказать, тоже местный — шепнула она последнее слово.

— Вы хотите сказать, что человек, который сейчас смотрит за этажом, тоже является местным пациентом? — уточнил Алексей.

— Ну конечно, по вашему кто-то стал бы ездить в эдакую глушь работать за три копейки, когда, при всем при том, приходится сидеть в нескольких метрах от умалишенных и слушать их речи? — спросила она его.

— Угу — только и смог произнести Алексей.

— И какое у него заболевание? — спросил он.

— У него расстройство личности, проще говоря, в одном его теле уживаются два совершенно разных человека. Сейчас он сидит здесь тихий и спокойный, но стоит его вывести из себя, каким-нибудь неосторожным выражением, как на поверхность вылезет другая личность. И я вам скажу, лучше с ней не сталкиваться. Мы поступили с Валерой примерно в одно время, тогда его держали отдельно, со связанными руками. Он ловко мог менять личность, которая становилась главной. Так с неопытными врачами он вел себя спокойно, признаков психоза — какого-либо расстройства вообще он не подавал. Однако стоило им приблизится к нему, или, не дай Бог, развязать руки, как он становился бешеной обезьянкой — она рассмеялась.

— Он убил кого-то здесь? — не понял шутки Алексей.

— Нет, ну что вы. Он на это не способен, Валера начинал себя вести слишком активно, ломал и крушил все, что попадалось под руку. Людей он не трогал, а тяга к хаосу была сильная. Стоило ему оказаться в безопасности, Валера выпускал всю злость на предметы вокруг. Однако на человека он не способен поднять руку, абсолютно безвредный тип, точнее обе его личности.

— И как он с ними борется? — спросил Алексей.

— Они договорились. Пока светлая сторона — я ее так называю, устроилась на работу и сидит здесь, темная — мирно ждет своего часа, пока Валерка уйдет отсюда на безопасное расстояние куда-нибудь вглубь леса. Там он ведет себя, словно ужаленный медведь, валит сухие стволы, разносит пни и кустарники, после него конечно остается не выжженная земля, но под утро он возвращается абсолютно спокойным — сказала Ольга.

— Простите, вы сами выходили отсюда? Или это Валера вам описывал свои ночные похождения? — решился уточнить Алексей.

— Да, вы верно поняли. Я могу отсюда выйти и пройтись за забором — объяснила она.

— Дурдом какой-то! — подумал про себя Алексей.

— Что ж, вы правы — неожиданно ответила сумасшедшая. Алексей уставился на нее, не понимая, что произошло. Просидев в таком положении еще с минуту, Алексей опустил голову в поисках опросника для интервью.

— Ольга, насколько я понимаю, вы росли в благополучной семье, и проблем с родителями у вас никаких не было — спросил он наконец.

— Нет, отчего же. Идеальных семей не бывает, в моей тоже, хоть и не частым гостем были скандалы и ссоры. До определенного момента, правда — сказала она и посмотрела в окно, смотрящее на коридор.

— Моих приемных родителей звали Максим и Анна Толмачевы, опережая ваш вопрос, отчество я позже взяла от своего настоящего отца, о котором узнала несколько лет назад. Молодая пара была ко мне очень добра, они вместе проводили с маленьким ребенком много времени, пытаясь восполнить тот недостаток материнской ласки и отцовской любви, который был у каждого, кто оказывался в приюте. Взрослея, я подмечала в их отношениях какую-то натянутость, фальшь. Они порой не особо много разговаривали друг с другом, лишь изредка одаривая холодным взглядом. Затем ссоры прекращались, они снова мирились и вели себя так, как будто ничего и не было. Одним словом, обычные люди