Шрифт:
Закладка:
Я последовала примеру дочери и начала усиленно жевать. Чем, чем. Что под руку попалось, тем и напоила.
– В общем, собирайся давай, ведьма, – разгадал мой маневр доедавший уже второй бутерброд Пихто. – Снова пойдем в деревню, будем Глашку лечить.
– Чем и от чего? – я тоскливо покосилась на остатки нарезки, поняла, что в меня больше не влезет, запила всё съеденное сладким чаем и взглянула на гостя.
– Сама увидишь и решишь. Ведьма ты, али кто.
– Не ведьма, – пожала я плечами.
На сытый желудок никуда идти не хотелось.
– Не была бы ведьмой, не прошла бы в дом, – последовал вполне логичный ответ.
Я вспомнила искры, возникшие во время уборки, потрясла головой, зажмурилась.
– Может, и ведьма, – согласилась с Пихто, – только не знаю ничего.
Отговорка, естественно, не подействовала, и мы с Никой вскоре снова входили в деревню. На этот раз встречала нас тишина. Ни плача, ни крика, ничего. Даже, казалось, птицы петь перестали.
– Это они от Глашки все спасаются, – пояснил дед.
Я поправила на плече сумку и уточнила:
– Почему спасаются?
Ответ появился из-за угла, шатающийся, с измазанным золой лицом, в рваной одежде и с запахом… Перегаром, что уж там.
– Пить… – протянул «ответ», и я по голосу узнала Глашку.
– Воду не пьет, самогонки на нее не напасешься, – сообщил Пихто. – Чем ты ее вчера поила-то?
Если б я помнила…
Пока Глашка не дошла до нас, время найти настойку было, и я стала рыться в сумке. «От гнева», «для доброты», «после ссоры», «грусть и сон»… «От доброты» бабе сейчас точно не надо было. «От гнева»? Так она вроде и не…
– Мама, а телёнок рычит, – сообщил непоседливый ребенок, выглядывая из хлева.
Я мельком глянула в сторону дочери, отметила краем сознания еще не грязную одежду, пропустила мимо ушей слова и, посомневавшись немного, достала «Веселье и радость».
Стараясь не думать о составе настойки, я протянула пузырек подошедшей Глашке и велела:
– Пей.
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка -
Сказка впереди.
В.С. Высоцкий. «Лукоморья больше нет»
В заповедных и дремучих, страшных Муромских лесах
Всяка нечисть бродит тучей и в проезжих сеет страх.
Воет воем, что твои упокойники.
Если есть там соловьи – то разбойники.
Страшно, аж жуть!
В.С, Высоцкий. «Песня про нечисть»
Дома нас с дочерью ждал довольный собой кот. А на деревянном пороге лежала…
– Крыса! – завизжала на ультразвуке перепуганная Ника.
Я присоединилась к ней, оглушив своим визгом и ребенка, и нахальную живность. На пальцах вновь появились искры, крыса сама собой подпрыгнула, перекувырнулась в воздухе и понеслась на ошеломленного моим вероломным поведением кота. Следующие две-три минуты мы с Никой, обе резко замолчавшие, с удовольствием наблюдали, как Васька пытался скрыться от собственной добычи в лесу, то носясь по траве, то залезая на деревья, то учась летать. Деревья, словно подчиняясь моей воле, расступались на всем пути кота и охотно демонстрировали нам его перепуганную тушку.
– Ника, пойдем домой, – я кивнула на освободившийся проход. – Пусть этот боец почувствует себя в роли добычи.
Дочь хихикнула, а потом спросила.
– Мам, а ты сегодня готовить будешь? Или на обед – остатки сыра и колбасы?
– Ты тут где-то видишь печь? – приподняла я брови в удивлении, мысленно гадая, чем мы будем питаться до конца импровизированного отпуска.
– Тут же магия, мам! – сообщил мне ребенок уже из комнаты.
Да, действительно. Как же я могла забыть. Осталось научиться этой магией пользоваться.
Электричества в доме предусмотрено не было. А вот большая печь, как в русских народных сказках, выдвинулась из стены, подчиняясь моему желанию. Я скептически посмотрела на нее, перевела взгляд на довольную жизнью дочь, подавила вздох. Готовить на ЭТОМ я не умела. В деревне у родителей стояла электроплитка, плюс – обычная, газовая, в летней кухне. Да спроси я любого старожила лет восьмидесяти-девяноста, каждый день греющего кости на завалинке, умеет ли он использовать такую вещь, он тут же покрутил бы пальцем у виска.
– Давай сначала доедим остатки нарезки, – решила я, – кот ее все равно не оценил. Не пропадать же добру.
Пока дочь послушно жевала сыр с колбасой, я сидела у окна и старательно выдумывала всевозможные виды казни для любимой подружки. В том, что меня подставили, причем намеренно, я уже не сомневалась. Но вот причина? Зачем Юльке, прекрасно знавшей мою безрукость в быту и полную неприспособленность к старославянской жизни, отправлять меня в эту гущу? Я ведьма? Да щаз, угу. В тринадцатом колене.
– Мам, – позвал забытый ребенок, – там в дверь стучат. Чужой кто-то. Открывать?
Я встрепенулась, тряхнула головой, прислушалась. Действительно, стучат.
– Почему чужой? – вспомнила я слова дочери, подходя к порогу.
– Не знаю, – пожала плечами Ника. – Я так чувствую.
Прелестно. Просто прелестно.
Я открыла дверь и уставилась на незнакомца. Высокий широкоплечий, явно накаченный брюнет с глазами болотного цвета ответил мне злым взглядом.
– Ты кто еще такая? И где эта… – мужчина осекся, видно, заметил Нику, прижавшуюся к моему боку. И кого сюда принесло?
– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась я, – если вы ищете Юлю, то она уехала.
Мужчина осмотрел нас с дочерью с ног до головы, потом зло прищурился.
– Две ведьмы, сил хоть отбавляй, а ума ни у одной нет. Везёт мне… Войти дашь?
Я было хотела ответить разрешением, но в голову почему-то полезли сказочные предостережения о том, что нельзя пускать нечисть в свой дом, иначе… Что «иначе», я не помнила, но предостережение подействовало, и я спросила в лоб:
– Вы нечисть? Вы хотите…
Договорить не получилось: мужчина согнулся пополам от хохота. Странная реакция. То злится, то смеется. Он вообще здоровый?
– Я кто? – через несколько секунд, отсмеявшись, разогнулся мужчина, – Я – нечисть? Ты меня, Кощея, нечистью назвала?
Приехали. Вот только Кощея мне тут и не хватало.
– Кощей? – тем временем напомнила о себе Ника. – Настоящий? А правда, что ты Бессмертный? А смерть твоя в яйце, да?
Мы с мужчиной синхронно залились краской.
