А Гена продолжал на полном серьезе:

– Я знаю ее еще со школы, за одной партой сидели. Но только теперь, после вполне заслуженного присвоения ей офицерского звания, я понял, какими высокими морально-политическими качествами она обладает и какие у нее выдающиеся способности в деле воспитания рядового состава, то есть меня. Теперь она для меня старший товарищ и только «Анна Максимовна». Более того, когда я демобилизуюсь, буду продолжать звать ее «Анна Максимовна», так как она отныне для меня навсегда «учительница первая моя» по военной части.

На что полковник заметил:

– После демобилизации вы и меня «Петькой» звать будете.

* * *

Мама ждала Лешу. Тот вышел последним. Она подлетела к нему, схватила за плечи и весело прокричала:

– Все, больше не буду тебя бить. Не имею права. Но зато…

– Не торопись.

Она осеклась:

– Почему, «не торопись»?

– Сегодня одно, завтра другое. Скоро вы все войдете во вкус. Быть начальником очень удобно. Скоро ты почувствуешь, что ты не Лиля, а Быстрова Лилия Михайловна, а я – Сапунов Алексей. И что младший лейтенант Быстрова Лилия Михайловна должна воспитывать рядового Сапунова Алексея.

– Я тебя воспитывать? Чепуха какая-то. Не буду!

– Ты многого в жизни достигла, у тебя высшее образование, ты на целых шесть воинских званий старше меня.

Мама аж онемела, потом еле из себя выдавила:

– Ты что, серьезно?

– Каждый офицер для меня теперь воспитатель и наставник. Будет твоя подружка, Максутова, в очередной раз нести ахинею про потусторонние миры, а я начну ей доказывать, что земля круглая и вращается вокруг солнца, она мне: «Встать. Смирно!» И я буду стоять и слушать ее с солдатским восторгом на лице.

– Ты с ума сошел! Никогда она этого не сделает. Я ее знаю. Она добрая.

– Или подойду я к Болдиной и скажу: «Здравствуй, ты хорошо выглядишь». Правильно я поступлю?

– Если хорошо выглядит, то правильно.

– Неправильно. Это панибратские отношения, недопустимые между солдатом и офицером. Я должен сказать: «Здравия желаю. Разрешите обратиться». Ибо солдат должен желать офицеру не здоровья, а здравия. Поэтому за одно только «здравствуй» она должна лишить меня послеобеденного отдыха и отправить на плац заниматься строевой подготовкой.

– Пусть попробует, я так врежу, у нее до конца жизни со здравием проблемы будут.

– Неправильно сделаешь. Надо воспитывать во мне чувство уважения к старшему. Я это принимаю, как должное, однако хочу надеяться на твое снисхождение ко мне в экстремальных случаях. Я трус. Гауптвахты боюсь. Поэтому случись неприятность, и я начну тебя упрашивать: «Лилия Михайловна, не посылайте меня на гауптвахту», ты проявишь ко мне милосердие.

– Глупый ты, глупый. Сам для себя сначала тюрьму придумал, теперь еще похуже. Посмотри мне в глаза. Разве я могу сделать тебе что-нибудь плохое? Сама пальцем не трону и другим не дам. А что касается милосердия. Как обстоят дела с твоим милосердием по отношению ко мне? Ты даже не замечаешь, что я еле стою на ногах, у меня очень болит нога. Тебе все равно. Ты думаешь только о себе. Стоишь и несешь чепуху, причем сам знаешь, что чепуху.

Леша оживился:

– Что у тебя с ногой?

– Натерла. Смотри.

Они подошли к скамейке, мама сняла туфлю, спустила чулок и перед Лешиными глазами возник волдырь. Он аж присвистнул:

– Ничего себе! У меня такие были. Когда первый год не умел портянки наматывать.

– А ты до сих пор в портянках ходишь! – ужаснулась мать.

– Нет, теперь в носках.

Ей стало его жалко. Она погладила его по колену, при этом ее офицерская юбка немного поднялась, и она заметила его быстрый взгляд под юбку вдоль ноги, с которой она сняла чулок.

– А кто вам белье стирает?

– Раз в неделю нам меняют белье.

– Это хорошо. А как…

Маму интересовало все: куда они ходят в баню, кто их стрижет.

Леша повеселел и с удовольствием рассказывал. Как Генка Галкин хотел пошутить и сказал парикмахерше: «Постригите меня наголо», а она тут же хвать и все – пришлось стричь наголо. Как однажды в бане вместо горячей воды вдруг пошла холодная. Все выскочили во двор и натолкнулись на библиотекаршу, которая несла книги. Та выронила книги, а ребята стали собирать. Идет полковник и видит: стоит эта мымра в очках посреди двора, а вокруг голые ребята ползают. Он сначала ошалел, а потом заорал: «Клавдия Ильинична, что такое вы себе позволяете!»

Мама хохотала. Потом спросила:

– И ты тоже голым собирал книги?

– Собирал.

– Да ну тебя! – она легонько шлепнула его по руке и, не дав опомниться, прочирикала:

– В воскресенье на утреннике в театре Советской Армии «Укрощение строптивой». Я достану билеты. Ты поедешь домой, переоденешься, я буду ждать тебя у театра.

– Я не поеду, я останусь здесь. А ты сходи, потом мне расскажешь. Только подробно. И не обижайся. Так надо.

«Ничего с ним не поделаешь», – подумала мама и переменила тему:

– А ты точно меня будешь ждать перед обедом?

– А вы мне прикажите, товарищ младший лейтенант.

– Если ты будешь так со мной разговаривать, я тебе врежу. И вообще. Если будешь плохо себя вести, я с тобой разберусь, но не по военному, а по-бабьи. Хочешь?

– Никак нет, товарищ младший лейтенант Лилька.

Это ей очень понравилось и, пробегая мимо зеркала на первом этаже, она скорчила себе рожицу.

В воскресенье мама ходила в театр на «Укрощение строптивой» и, посмотрев спектакль, решила, что у них с Лешей все наоборот. Строптивый он.

* * *

Жизнь шла своим чередом. Задиры задирались, тихони вздыхали по углам. Кто-то кого-то ревновал. А у многих все нужные слова уже были сказаны, и они ходили парами.

Мою мать предпочитали не трогать. Когда пошляк Генка Азов при людях высказался:

– Лилька, за такие груди как у тебя к твоим погонам надо добавить еще одну звездочку.

Она прорычала:

– Твое счастье, что ты не на гражданке, а то бы я тебе влепила.

– Чем и замарала бы офицерскую честь, – под общий хохот отпарировал Генка.

Но мама не остановилась:

– А у меня ее нет, офицерской чести. Другая есть, а офицерской нет. И другую прошу не трогать. Потому что в следующий раз поступлю с тобой не как офицер с солдатом, а как девушка с хамом.

Больше к ней не приставали.

* * *

Через несколько дней после беседы с начальством Гена Галкин разыграл Аню Калькову, ту самую, которая «учительница первая моя». Он подошел к ней вместе с Петей Шумаковым:

– У меня к