Шрифт:
Закладка:
3
— Приглашение на Сан-Висенти мне прислала моя бывшая хозяйка. Я работала у нее много лет, и она всегда ко мне хорошо относилась.
Жулия Висенте Гонсалвес была настолько слаба, что лишь огромным усилием воли заставила себя говорить. То и дело переводя дух, заплетающимся языком рассказывала она свою историю.
— Раньше я и сама жила на Сонсенте, но мне всегда страшно хотелось вернуться на Сан-Николау. Я родилась там. Дочка с зятем постоянно звали меня к себе, чтоб вести хозяйство, ходить за внучатами. Вот я и приехала. Еды у нас было вдоволь, и ни в чем мы, слава богу, не нуждались. А потом началась засуха. Сперва умерли Антоне и Лела, потом умерла дочь. Зять ушел на паруснике матросом, и с тех пор о нем ни слуху, ни духу. Как-то заходит ко мне ньо Томас и говорит: «Поезжайте, Жула, на Сонсенте, да поскорей — ваша прежняя хозяйка, Арминда, будет вам рада-радешенька. Правительство хочет прислать за голодающими корабль, вот и воспользуйтесь случаем. Арминда сама назвала вашу фамилию в муниципалитете».
Парусник качало. Неспокойное, ощетинившееся гребнями волн море усиливало в людских сердцах тревогу и тоску. И когда под напором грозных валов мачты парусника жалобно скрипели, а матрос Шико Афонсо отпускал неизменные шуточки, изможденные люди совсем падали духом, еще угрюмее становились их лица.
— Эй, друзья, это море к вам обращается. Слышите, какой оно ведет разговор? Море совсем как человек. Оно то смеется, то рыдает, то словно хочет что-то сказать. А сейчас оно танцует самбу, ей-богу! Самбу, в которой есть такие слова: любовь в нашей жизни ведь только обман, ла-ла-ра, ла-ла! Вы не любите самбу? Вам больше по сердцу морны[4]? Ну, я так и думал. Сейчас Шико споет для вас одну славную морну.
Взяв свою шестиструнную гитару и глядя далеко в море, он запел. Он пел песни одну за другой, все они были сочинены народными зеленомысскими поэтами и композиторами, которых прозвали на Островах «трубадурами». Но из них один только ньо Эуженио[5] сумел глубоко прочувствовать и воплотить в своем творчестве трагедию зеленомысцев. Никому другому не дано было проникнуть в самое сердце креольского народа. Ни Белезе, ни Мошиньо до Монте. Приобретя кое-какой жизненный опыт, матрос именно в этот момент, такой тяжелый даже для закаленного в штормах бывалого морского волка, ощутил хватавшую за душу глубину морны Эуженио Тавареса.
Шико Афонсо прикрыл глаза, слова песни сами собой срывались с его губ, точно спелый плод с дерева.
О вечное море без края, без дна,
сердито катящее волны,
внемли хоть на миг той тоске без конца,
которой сердца наши полны.
Сидевшая в углу девушка поднялась и пересела поближе к нему, подпевая вполголоса.
— Что и говорить, парень, морны у ньо Эуженио и впрямь отличные.
— И они делаются еще лучше, когда их поет Шико.
Девушка слушала Шико Афонсо, и ей казалось, будто песне вторит и корабль, и в воображении ее возникали радужные картины предстоящей жизни на никогда не виденном ею острове Сан-Висенти. Как там, должно быть, хорошо, сколько впереди удовольствий! На вечеринках она будет до упаду танцевать морны, еды на острове, разумеется, до отвала, а парни все как на подбор красавцы. И в ней неожиданно ожила радость, как в былые времена. Ей вдруг захотелось расколоть кокосовый орех и выпить прохладный сок.
Внезапно прервав пение и прижимая гитару к груди, Шико сказал:
— Лучше всех на Островах Зеленого Мыса поет морны Мошиньо до Монте.
— Ничего подобного.
— Ну, тогда Белеза.
— Вот еще, вовсе нет.
«Бойкая девчонка», — подумал Шико Афонсо, хитро на нее поглядывая.
— А тебя как зовут?
— Нита Мендонса.
— Я тебя разыщу на Сан-Висенти.
— Послушай, что я тебе скажу. Лучше всех морны на Островах пела Салибания. Ты никогда не слышал?
— Нет. Я уже не застал ее в живых.
— Так вот, когда пела Салибания, люди плакали. Незадолго до смерти она совсем ослепла, бедняжка. Трудно поверить, но с виду Салибания больше походила на мужчину. Она была сложена как мужчина и лицом напоминала мужчину. И руки у нее были совсем мужские, а уж бранилась и дралась она, как заправский хулиган. Словом, мужик в юбке. Но стоило ей запеть морну — (тут Шико заметил, что у девушки на редкость белые зубы и голубые глаза), — ни Белеза, ни Мошиньо до Монте, никто на всем свете не мог с ней сравниться. Потом о самой Салибании сочинили морну, ты, наверное, ее знаешь. — И девушка попросила: — Спой, пожалуйста, морну «Час отплытия».
Бросив на Ниту жадный взгляд, Шико насмешливо проговорил:
— Маис, что растет у соседа на поле, так и манит его попробовать, уродился ли он нежный да вкусный.
— Хватит дурачиться. Спой лучше «Час отплытия».
— Ах, «Час отплытия»? Так, значит, это мы вместе с тобой отплываем?
— Перестань говорить глупости.
— А ты, оказывается, девчонка что надо!
Возможно, так оно и было на самом деле, только она терпеть не могла, когда ей об этом говорили прямо в глаза. Нита вскочила с места, порываясь уйти.
— Послушай, останься. Я пошутил. Сейчас я тебе спою «Час отплытия».
И он принялся с беззаботным видом перебирать струны гитары.
4
Если волны улягутся, к вечеру они уже должны быть в гавани острова Сан-Висенти. Там их накормят кашупой и рыбным супом. Поев, они лягут спать в доме у родственников или друзей. Мечта, да и только.
Подгоняемый сильным попутным ветром, парусник поднимался и опускался на волнах, кренясь то на левый, то на правый борт, хрупкое суденышко казалось беззащитным перед морской стихией. Капитан, стоя на мостике, пристально смотрел вдаль. Он не испытывал страха перед штормом, его волновало другое — из-за непогоды корабль может прибыть в порт с опозданием, а это крайне нежелательно.
Ньо Мошиньо заметил, что мало-помалу пассажирами начинает овладевать беспокойство, и решил блеснуть своими познаниями в навигации.
— Да разве когда-нибудь бывает иначе? Море у берегов нашего архипелага вроде бы и не бурное, а порой кажется, будто сам черт в него вселился. Но вы не бойтесь. Волнение на море
