За высокими, от пола до потолка, окнами виднеется декоративный балкончик с железной решеткой. Между прутьев можно разглядеть лишь полосу газона и рядок деревьев, а за ними – мелкую речку, которая блестит на солнце, когда свет падает под нужным углом. Сейчас листопад, поэтому реку видно лучше. Я различаю лес на дальнем берегу.

Моя палата на втором – верхнем – этаже клиники. Однажды я видел, как по реке проплывает лодка с двумя-тремя пассажирами; порой за окном порхают птицы. Как-то раз высоко в небе пролетел самолет, оставив длинный белый след, похожий на кильватер. На моих глазах он медленно расползался, кучерявился и краснел от закатных лучей.

Думаю, в клинике мне ничто не угрожает. Здесь меня искать не догадаются. Во всяком случае, я на это надеюсь. Я рассматривал и другие убежища: юрту, затерянную в бескрайней степи, где с тобой лишь большая семья да ветер; многолюдные и смрадные фавелы на крутом холме, пропахшие всеми сортами пота, звенящие от ругани, плача младенцев и нестройной музыки; палатку среди величественных развалин монастыря на Кикладах [2], где я прослыл бы эксцентричным отшельником; туннели Манхэттена – приют скитальцев с тяжелой судьбой…

Есть много, очень много мест – и потаенных, и у всех на виду, – где меня никогда не стали бы искать, однако преследователи хорошо меня изучили, а значит, могут догадаться, куда я направлюсь, даже раньше, чем я сам. К тому же вписаться в окружение, вжиться в роль довольно непросто. Этническая принадлежность, физиогномика, цвет кожи, язык, навыки – нельзя упустить ни единой детали.

Мы, люди, привыкли друг друга классифицировать. Этих – сюда, тех – туда; даже в огромных городах, по праву именуемых «плавильными котлами», мы сбиваемся в группы по анклавам и кварталам, где живем в комфорте среди тех, чьи традиции и культура нам близки. Порой наша чувственная природа, генетически заложенная тяга к странствиям и экспериментам, жажда экзотики или хотя бы простого разнообразия приводят к неожиданным связям и смешанному потомству, но в конечном итоге стремление все ранжировать и вешать ярлыки неизменно возвращает нас к базовым настройкам. Поэтому спрятаться так сложно. Я, светлокожий мужчина европеоидной расы – по крайней мере, на вид, – не стану скрываться там, где буду бросаться в глаза.

Дальнобойщик. Вот прекрасная маскировка. Колесишь себе на фуре по Среднему Западу США, по канадским, аргентинским или бразильским равнинам, ведешь автопоезд с прицепами по пустыням Австралии… Прячешься в постоянном движении, почти не контактируя с людьми. Еще вариант – стать матросом или коком на контейнеровозе, что бороздит морские просторы с небольшим экипажем на борту, ежедневно курсируя между огромными, автоматизированными, почти безлюдными терминалами вдали от городских центров. Разве отыщешь человека, чья жизнь настолько далека от оседлой?

Тем не менее я здесь. Выбор сделан; иного у меня теперь нет. Нужно смириться. Я заранее наметил маршрут, придумал способ, нашел средства и людей, которые помогли мне стать невидимым и безвестным. Прикинул, как поступят мои преследователи и как их перехитрить, и, наконец, когда план был продуман до мелочей, – воплотил его в жизнь.

И вот я здесь, лежу и размышляю.

Транзитор

Другие рассказывали, что с ними это случается в один миг, в промежуток между ударами сердца или даже во время самого удара. Всегда есть внешний признак: легкая дрожь или озноб, ощутимая судорога, порой – встряска, словно от электрического разряда. Как поведал один мой знакомый, сперва ему кажется, что краем глаза он видит нечто неожиданное или опасное, затем резко поворачивает голову и чувствует болезненный укол в шее, как будто по ней пробегает ток. В моем случае все происходит чуточку несуразнее: я чихаю.

Вот и сейчас чихнул.

Могу только догадываться, как долго я просидел на веранде того маленького кафе в третьем округе Парижа, дожидаясь, когда подействует препарат, и погрузившись в сон наяву – необходимый этап перед тем, как отправиться в желаемое место. Несколько секунд? Пять минут? Надеюсь, я оплатил счет. Вообще-то это не моя забота – я не он, да и он все равно никуда не денется, – однако я беспокоюсь.

Придвинувшись к столику, я внимательно его рассматриваю. На небольшом пластмассовом подносе – чек и горка монет. Сдача. Франки, сантимы. Не евро. Что ж, пока все в порядке.

Я чувствую острое желание передвинуть предметы на столике. Сахарница должна стоять строго по центру, а чашка из-под эспрессо – на линии между сахарницей и мной, ровно посередине. Лоток со сдачей справа от сахарницы я не трогаю: он прекрасно уравновешивает подставку со специями слева. Только сейчас, составляя из предметов эту приятную композицию, я обращаю внимание, что запястье и тыльная сторона ладони, торчащие из рукава моего пиджака, – темно-коричневые. А еще подмечаю, что соорудил на столике некое подобие креста. Я озираюсь по сторонам, разглядывая модели машин и трамваев, одежду пешеходов. Как я и думал, я в иудейско-исламской реальности – надеюсь, в той, что нужно. Я мигом перестраиваю предметы на столе в символ, который там, откуда я прибыл, назвали бы «пацификом». С облегчением вздохнув, откидываюсь на спинку стула. Вряд ли меня примут за христианского террориста, но осторожность не повредит.

А вдруг я все-таки похож на террориста? Я роюсь в нагрудной сумке – подобно большинству людей вокруг, одет я в шальвар-камиз [3] без единого кармана – и достаю предмет, который еще несколько секунд/минут назад был моим айподом. Теперь это портсигар из нержавеющей стали. Притворяясь, будто раздумываю, не закурить ли сигаретку, я изучаю свое отражение в полированной крышке.

Вновь облегчение: на христианского террориста я не похож. Выгляжу так, как обычно выгляжу с таким цветом кожи, а по большому счету – всегда, независимо от расы и типажа. Иными словами, благовидно и неприметно. Не урод, но и не красавец, что вполне приемлемо. Я смотрюсь заурядно. Заурядность мне только в плюс: она дарует безопасность, растворяет в толпе. Идеальная маскировка.

Так, надо свериться с часами. Нельзя об этом забывать. Я сверяюсь. Все в порядке.

Я не закуриваю. Не хочется. Очевидно, я не перенес эту привычку в новое воплощение. Я возвращаю портсигар в перекинутую через плечо сумку, заодно убедившись, что в отдельном, застегнутом на молнию внутреннем кармашке лежит коробочка-таблетница из золоченой бронзы. И вновь прилив радости! (Коробочка перемещается всегда, но каждый раз я беспокоюсь. Чего уж там, я постоянно на нервах. Во всяком случае, мне так кажется.)

Судя по удостоверению личности, меня зовут Аймен