и так увлекся созерцанием природы, что даже не заметил, как мы проехали последний участок пути. А потом, оставив машины на большой площадке, которой заканчивалась дорога, еще минут сорок топали вверх по тропинке до тех пор, пока Пернье не остановился и, показывая в сторону речки, сказал:

— Вон до того места я за ними следил. А после наступления темноты дальше идти не рискнул.

— Понятно. Разрешите бинокль?

Взяв у лесника оптику, я начал оглядывать противоположный склон вплоть до поворота ущелья, но конечно же ничего не увидел. «Невидимки» не те люди, чтобы оставлять следы.

Так, будем мыслить логически. Ночью да еще и с ранеными по горам особо не побегаешь. Места, если не знать, что это Мекка для туристов, выглядят совершенно дико. По словам Антуана, шли ребята тяжело. Значит, есть большой шанс, что ночевку они устроили где-то недалеко отсюда. М-да, ночевку… Сейчас уже около двенадцати, и бойцы могли уже несколько часов шагать на восток…

Хотя у них на шее пленные и раненые. От погони они оторвались буквально только что. А что такое отрыв, я знаю очень хорошо, значит, есть большая вероятность, что этот день они посвятят уходу за ранеными и отдыху. Ну я на это сильно надеюсь, так как бегать в поисках «невидимок» мы можем до второго пришествия. Выходит, надо осмотреть местность километров на пять — семь выше, и если никого не найдем, тогда — «се ля ви». Во всяком случае это будет означать, что из зоны возможной встречи с отдыхающими людьми «невидимки» вышли. Озвучив свои мысли окружающим, я отдал бинокль Пернье и поинтересовался:

— А где здесь есть места, наиболее подходящие для того, чтобы группа людей могла остановиться? Ну там, площадка более-менее сухая и ровная, до ручья или реки недалеко, и в то же время закрытое от посторонних глаз? С этого места должно быть несколько путей скрытного отхода и… скорее всего, оно будет располагаться в ельнике или недалеко от него. — Видя удивленный взгляд Василия Макаровича, я пояснил: — Раненых на землю не положишь, да и самим на камнях ночевать тоже не фонтан. А так лапника подстелил — и тепло, и мягко.

Лесник, которому я повторил свою речь по-немецки, внимательно меня выслушал, а потом, оглаживая бородку, долго думал. В конце концов объявил, что наиболее подходящее место находится тремя километрами выше. Там можно издалека отслеживать подходы и в случае опасности незаметно уйти в любое из двух ответвлений от основного ущелья.

Решив принять его слова как руководство к действию, мы пошли по какой-то звериной тропке дальше. Где-то через час, оглядев мокрых и запыхавшихся консульских, я только цокнул языком. М-да, три километра в горах и на равнине — это совсем разные вещи. Не зря говорят, что внизу расстояние измеряется километрами, а наверху — часами пути. Бодрыми были только я и Пернье. Видя, как остальные жадно глотают из фляжки, я подумал и решил уходить в отрыв. Сказав Иванову и его людям, чтобы догоняли, забрал у Василия Макаровича недельной давности выпуск газеты «Правда», который мы взяли в качестве одного из доказательств нашей советскости, и двинул вперед в одиночестве.

Дыхалка, несмотря на прокуренность, работала хорошо, да и общие тренировки тоже давали о себе знать, поэтому минут через двадцать быстрой ходьбы я увидел то место, о котором говорил Антуан. Увидел и остановился, соображая, как себя лучше преподнести. Нет, как именно, я придумал еще в машине, но теперь стали терзать сомнения по поводу репертуара. В том смысле, что я рассчитывал идти к возможному месту нахождения «невидимок» с песней. Просто другого в голову не пришло. Не будем же мы орать: «Советские разведчики, ау! Выходите! Вас ожидает сухая постель, горячий обед и наше радушие». Можно, конечно, и так, но лучше сработать тоньше.

Вот я и думал затянуть последний хит, запущенный с подачи Верховного и ставший позывными совсем недавно введенного нового радио — «Маяк». До этого радио работало только несколько часов в день, а «Маяк» первым в СССР шуровал по круглосуточной сетке вещания. Во-первых, это было внове, а во-вторых, по нему помимо последних известий, комментариев футбольных матчей и всего прочего, что было на старом радио, крутили популярную музыку, как нашу, так и импортную, поэтому всем такой подход очень понравился. Вот я сначала и подумал затянуть насчет того, что «не слышны в саду даже шорохи», но сейчас переиграл и, выкинув так и не зажженную сигарету, вздохнул и не особо музыкально, но зато в такт шагам, заорал:

А на войне как на войне, А нам труднее там вдвойне. Едва взойдет над сопками рассвет, Мы не прощаемся ни с кем. Чужие слезы нам зачем? Уходим в ночь,               уходим в дождь,                         уходим в снег.

Вопил так, что даже заглушал далекий рокот оставшегося за спиной водопада, а сам напряженно вглядывался в приближающиеся деревья. Но там никаких шевелений не было, лишь над головой возмущенно застрекотала перепуганная криками сойка. Только я не унывал и, стараясь не сорвать горло, шел вперед и продолжал голосить:

Батальонная разведка — Мы без дел скучаем редко. Что ни день — то снова поиск, снова бой. А ты, сестричка, в медсанбате Не тревожься, бога ради, Мы до свадьбы доживем еще с тобой.

Так, пропев пару куплетов, я добрался до деревьев и в растерянности остановился. М-да, приехали. И что дальше? Сколько мне еще вот так вокалом заниматься? Никого ведь не видно! Ни людей, ни следов… Замолкнув, я сплюнул, пару раз громко свистнул и, не получив никакого ответа, пошел дальше, уже