Шрифт:
Закладка:
Повесь на рамена, певец!
Бери булат, бери секиру,
Будь гражданин и будь боец.
Но прежде с пламенем во взоре,
Как Богом избранный Пророк,
Воскликни: «Горе, горе, горе
Тому, кто вызвал гневный рок!»
Отрады недуга
От всех тревог земных украдкой
Приятно иногда зимой
С простудой, с легкой лихорадкой
Засесть смиренно в угол свой;
Забыв поклоны, сплетни, давку
И даже модных дам собор,
Как нектар, пить грудную травку
И думам сердца дать простор.
Тогда на зов воображенья,
Привычной верности полны,
Начнут под сень уединенья
Сходиться гости старины:
Воспоминания, виденья,
Любви и молодости сны.
Ум просветлеет; голос внятный
В душе опять заговорит,
И в мир созданий необъятный
Мечта, как птица, улетит…
Пройдут часы самозабвенья,
Посмотришь: день уж далеко,
Уж тело просит усыпленья,
А духу любо и легко, —
Затем что, голубем летая
В надзвездном мире вечных нег,
Он, может быть, хоть ветку рая
Принес на радость в свой ковчег.
Федор Антонович Туманский (1799–1853)
Птичка
Вчера я растворил темницу
Воздушной пленнице моей:
Я рощам возвратил певицу,
Я возвратил свободу ей.
Она исчезла, утопая
В сияньи голубого дня,
И так запела, улетая,
Как бы молилась за меня.
Пушкин
Еще в младенческие лета
Любил он песен дивный дар,
И не потухнул в шуме света
Его души небесный жар.
Не изменил он назначенью,
Главы пред роком не склонял,
И, верный тайному влеченью,
Он над судьбой торжествовал.
Под бурями, в глуши изгнанья,
Вмещая мир в себе одном,
Младое семя дарованья,
Как пышный цвет, созрело в нем.
Он пел в степях, под игом скуки
Влача свой страннический век, —
И на пленительные звуки
Стекались нимфы чуждых рек.
Внимая песнопеньям славным,
Пришельца в лавры облекли
И в упоеньи нарекли
Его певцом самодержавным.
Иван Иванович Козлов (1779–1840)
На погребение английского генерала сира Джона Мура
Не бил барабан перед смутным полком,
Когда мы вождя хоронили,
И труп не с ружейным прощальным огнем
Мы в недра земли опустили.
И бедная почесть к ночи отдана;
Штыками могилу копали;
Нам тускло светила в тумане луна,
И факелы дымно сверкали.
На нем не усопших покров гробовой,
Лежит не в дощатой неволе —
Обернут в широкий свой плащ боевой,
Уснул он, как ратники в поле.
Недолго, но жарко молилась творцу
Дружина его удалая
И молча смотрела в лицо мертвецу,
О завтрашнем дне помышляя.
Быть может, наутро внезапно явясь,
Враг дерзкий, надменности полный,
Тебя не уважит, товарищ, а нас
Умчат невозвратные волны.
О нет, не коснется в таинственном сне
До храброго дума печали!
Твой одр одинокий в чужой стороне
Родимые руки постлали.
Еще не свершен был обряд роковой,
И час наступил разлученья;
И с валу ударил перун вестовой,
И нам он не вестник сраженья.
Прости же, товарищ! Здесь нет ничего
На память могилы кровавой;
И мы оставляем тебя одного
С твоею бессмертною славой.
На отъезд
Когда и мрак, и сон в полях
И ночь разлучит нас,
Меня, мой друг, невольный страх
Волнует каждый раз.
Я знаю, ночь пройдет одна,
Наутро мы с тобой;
Но дума втайне смущена
Тревожною тоской.
О, как же сердцу не грустить!
Как высказать печаль, —
Когда от тех, с кем мило жить,
Стремимся в темну даль;
Когда, быть может, увлечет
Неверная судьба
На целый месяц, целый год,
Быть может — навсегда!
Вечерний звон
Т. С. Вдмрв-ой
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом,
И как я, с ним навек простясь,
Там слушал звон в последний раз!
Уже не зреть мне светлых дней
Весны обманчивой моей!
И сколько нет теперь в живых
Тогда веселых, молодых!
И крепок их могильный сон;
Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унывный надо мной
В долине ветер разнесет;
Другой певец по ней пройдет,
И уж не я, а будет он
В раздумье петь вечерний звон!
Стансы
Вчера я, мраком окруженный,
На ложе, сон забыв, мечтал;
Безмолвно жар, мне вдохновенный,
В груди стихами уж пылал.
Меж тем в эфирной тме сбиралась
Гроза, — из туч сверкнул огонь,
И молния струей промчалась,
Как буйный бледно-гривый конь.
И треск воздушной колесницы
На все бросал священный страх,
И звери прятались, и птицы,
Дрожа в берлогах и гнездах.
А я… мой дух к Творцу летает,
Пылая молнии огнем,
И ум встревоженный мечтает
Вольней, когда ударит гром.
Восторгом оживлен небесным,
Я был не раб земных оков, —
Органом звонким и чудесным
