Снизу раздался звонкий крик кого-то из русских, зацокали копыта, потом стук сапогов — громыхнул пищальный выстрел.

— Да тут сам магистр! Рубите дверь топорами! Стреляйте! За окнами смотрите — пальнуть из них могут!

Голос был властный, не меньше сотника, а то и воеводы. И тут же дверь ухнула под тяжелыми ударами, зазвенела в окнах слюда, рассыпаясь на осколки — хорошо, что проемы узкие, худой человек с трудом пролезет. Медлить было нельзя, и Кетлер громко произнес, чтобы все столпившиеся рыцари, дворяне и слуги его услышали:

— Если московиты ворвутся, то пробиться на улицу мы не сможем! Всем, кто в доспехах, взять пистоли и вниз! Открываем засов, стреляем и пробиваем дорогу мечами. Слугам палить из окон — заряжайте мушкеты! А затем идите за нами следом и стреляйте, кто будет настигать! Фохт Вульф — вам честь прорыва! Комтур Зиберт — тебе прикрывать отход! Вперед, вперед — рубить всех кто на пути станет!

— С нами бог!!!

С ревом отчаяния медведя, попавшего в капкан, три десятка немцев скатились с лестницы — сверху стали раздаваться мушкетные выстрелы, на улицы донеслись хриплые стоны и яростная ругань московитов. А дверь уже ходила ходуном, прорубаемая боевыми топорами. Фохта Вульфа отодвинули два рыцаря в орденских плащах, решив принять на себя первые выстрелы врага. Один уцепился пальцами за засов и рванул его из пазов, затем полетел второй, и рыцарь навалился на дверь, вышибая ее наружу. На него налегли сверху другие — под дружным напором ливонцев стоящих за дверной преградой русских просто снесло — как чурки в разные стороны раскатились. Но там уже ждали стрельцы с наведенными пищалями, стволы которых поддерживали бердыши, а фитили дымились.

— С нами бог!

— Пали! Бей крыжовников!

Все заволокло густым дымом, магистр полез вперед, наступая сапогами на доспехи — но ногами мучительно хрипели умирающие рыцари, принявшие на себя страшные пищальные пули. Но стонали и русские стрельцы, которых поразили из мушкетов и пистолей — только на красных кафтанах разглядеть кровь было невозможно. И пошла рубка, отчаянная и бескомпромиссная — в таких пощады не просят, так как сами ее не дают.

Мечи сталкивались с лезвиями бердышей, схватка пошла жестокая, но ливонцы были в доспехах, а суконный стрелецкий кафтан плохая защита от тонкой полоски заостренной стали. Зато лезвия больших топоров секли руки и ноги, а порой могли вскрыть кирасу как панцирь садовой улитки крепкие зубы. Но численный перевес орденцев сейчас сыграл свою роль — никто из московитов не ожидал, что в большом доме окажется полсотни немцев, причем до зубов вооруженных и в доспехах.

Так что стрельцов смяли и опрокинули с хода, а затем, ощетинившись, ливонцы двинулись вперед. И тут навстречу им вышли русские дворяне — в доспехах и с саблями в руках — пешие и конные.

И началась рубка!

— Уйду, не остановите! Бойтесь меня!

Магистр рычал раненным, но смертельно опасным зверем, мечом прорубая путь к Гильдейским воротам, до них всего какая-то сотня шагов. Дворян опрокинули, дошли до ворот — те были распахнуты настежь. Вытерев заливавший глаза пот, Кетлер увидел тела убитых ландскнехтов, причем они явно перебили друг друга, и у двоих были широкие белые повязки на руках. Разбираться времени не было — два десятка воинов в стеганных боевых халатах, которые ливонцы именовали татарскими, преградили дорогу. И пошла сеча, меч крутился в руке, магистр наносил удары и получал в ответ, и не понял, как все-таки пробился вперед.

Затравлено огляделся через красную пелену на глазах — русские всадники врывались в ворота. Их было много, очень много, нескончаемый поток — ливонцы вовремя вырвались из города, опоздали бы на минуту, и приняли бы неминуемую смерть.

— На остров, — слова дались с трудом, Кетлер захрипел, ему не хватало воздуха. И посмотрел на оставшихся рыцарей, залитых своей и чужой кровью с ног до головы. Вместе с ним из западни вырвались только четверо — выжили благодаря порубленным доспехам. Ступил в воду, чуть не скатившись с берега, пошел вброд, жадно глотая воздух. Остановился, зачерпнул окровавленной ладонью воду, омыл лицо.

— Дас тойфель!

Магистр поднял голову, и опешил от увиденного. Путь к спасению на остров преградили несколько человек, странно одетых — в зеленых балахонах, утыканных веточками и с висящими с одежды тесемками. Лица прикрыты масками из той же ткани — их можно было принять за кусты, что росли за их спинами, но то были люди. Вернее воины — у каждого в руках арбалет с натянутой тетивой и вложенным в желоб болтом.

— Убью!

Готгард Кетлер зарычал, поднял меч, и двинулся вперед, разбрызгивая речную воду во все стороны…

Глава 29

— «Зачистили» все, вот и хорошо, зато не обвинят, — Магнус скривил губы, оглядывая улицу, и про себя произнес. — Людей жалко, но у меня не было иного выбора, кроме как совершить то, что проделано. А тут за жизнь не отмолишь — только душу себе надрывать!

Славный ганзейский город Пернов на добрую четверть обезлюдел — и с этим уже ничего не поделать, поздно. Ожесточившиеся сопротивлением русские в уличных боях и погромах убили многих, в том числе всех ратманов поголовно, истребив магистрат подчистую. Но еще больше увели в полон, забрав всех немецких мастеров, в которых отчаянно нуждалась их страна, и заодно прихватив всех красивых женщин.

Все же последние по рублю стоили, а работящий мужик лишь пять алтын — 15 копеек, настолько много увели из Ливонии людей, что цены на рабов серьезно «просели». Рубль сейчас денежка весьма серьезная — четыре полновесных талера в аналоге, а деньга, то есть полкопейки, крейцеру равна, а три серебряных гульденгроша двум алтынам. За рубль корову купить можно, за семь дом построить со всем необходимым, гусь три деньги, а полкопейки в день работнику с собственным инструментом платят, правда, харч тут хозяйский идет. Жалование служивому человеку или стрельцу в четыре рубля положено, и это за целый год. Сыну боярскому по рублю в месяц платят походной жизни, топор восемь копеек, а пуд железа на ефимок, то есть талер, потянет.

Так что рубль за невольницу вполне пристойная цена!

Вот только новых рабов от нее на Москве не будет рождено, хоть в лепешку разбейся. Любой ее ребенок вольным считаться будет с первого своего дня появления на свет. Да и крепостного права, как такового в классическом варианте, сейчас нет. «Юрьев день» царь Иоанн Васильевич с боярами почитает и на отмену даже не покушаются, и в