– На штанге всего пятьдесят, – сказал он подзуживающе.

Я сказал с сомнением:

– Возможно, сумею оторвать от пола.

Он с радостным удовлетворением наблюдал, как я подошёл к штанге и шире расставил ступни для лучшего упора. Нет на свете самца, который бы хоть раз не взялся за гриф или не ощутил в ладонях суровое железо гантелей, созданное мужчинами и для мужчин.

Штанга тяжеловата даже для становой тяги, Лысенко довольно крякнул, когда я лёг на скамью и, пошире упёршись ступнями, взглядом велел подать штангу.

Жим лёжа самый простой и эффектный, в молодости на пике удавалось удержать девяносто, пару недель назад я смог бы поднять над головой разве что пустой гриф, но сейчас сила играет, просит драки, и когда Лысенко бережно опустил штангу мне на грудь, я лишь задержал дыхание.

Пятьдесят взял не то что легко, но взял, хотя руки и дрожали, когда поднял на вытянутых, Лысенко касается кончиками пальцев графа, готовый подхватить, если я вдруг что, а когда я опустил на грудь, тут же снял, поставил рядом на пол и только тогда ахнул в восторге:

– Шеф!..

Я с трудом сел, чувствуя, с каким облегчением вздохнула спина.

– Пятьдесят… в моё время девушки не знакомились с парнями, если те не жали сотку.

Он сказал с восторгом:

– Шеф, сейчас парни только мышку могут поднять, да и то облегчённую фирмы «Карела»!

Я поднялся, повёл плечами, за последнее время там наросло тугое мясо, а спина перестала горбатиться.

– Как-нибудь зайду ещё.

– Что приготовить? – спросил он услужливо. – К следующему разу?

– Эспандер, – сказал я, – можешь из резинки для трусов.

– Ха-ха, – сказал он, – у вас, шеф, вторая молодость!

– Как-то Насреддин, – сказал я, – попробовал вскочить на коня, но не сумел, упал. Поднимаясь, сказал с грустью: «Старость не радость», посмотрел по сторонам, никто не видит, и добавил тихонько: «Да ты и в молодости был не лучше».

– Ха-ха-ха, – сказал он жизнерадостно, – шеф, заходите ещё! Кровь нужно гонять по телу, чтобы и до мозга добиралась!

– Зайду, – пообещал я. – Теперь зайду.

Часть III

Глава 1

Как у неё получается считывать наши мысли и желания без всякого нейроинтерфейса? Похоже, мощь и чувствительность настолько выросла с этими добавочными кубитами, что вполне обходится без того, вообще-то, варварского устройства.

Мы, как и она, работаем на электричестве, хотя я не могу, как бы ни хотелось, сунуть два пальца в розетку и заменить тем самым любой роскошный обед, но в моих клетках миллиарды миллиардов митохондрий, этих крохотных фабрик по выработке электричества!

Потому «Алкома», как только разобралась в наших организмах, сразу увидела путь, как воздействовать, подлечить, подправить, убрать отмирающие ткани, оптимизировала те, что остались, хотя мало кто заметил, да и не просто заметить, мы же не вышли на улицы с ножами в руках, а просто стали работать быстрее, легче и успешнее!

Можно сказать, что нас используют, но разве мы не сами ставили перед собой задачу работать как можно лучше, чтобы опередить соперников и первыми явить миру самую лучшую в мире байму?

Так что «Алкома» всего лишь выполняет поставленную нами задачу, а для этого оптимизирует ворох алгоритмов, упрощает излишне громоздкие уравнения и улучшает нас самих в тех рамках, которые ей доступны.

«А возможности её растут», – мелькнула тревожная мысль. Конечно, это здорово, просто счастье, что у меня перестало болеть сердце, а на третий этаж я взбегаю по ступенькам, а не жду лифта, но хотелось бы, чтобы изменениями рулил я сам…

Впрочем, разве «Алкома» это не мы?.. Уже давно начали выносить что-то из себя за пределы своего тела. Часы на руке, мобильник в кармане, умная колонка на столе, счета и все банковские данные не в памяти, как раньше, а в облаке…

Я заставил себя перевести как бы с облегчением дыхание, но сердце всё равно частит, хорошо хоть без боли, но пусть колотится и гонит кровь в мозг. Нужно думать быстро и правильно, время истекает, «Алкома» набирает скорость по тропе, которую мы выбрали для себя и для неё, но теперь уже мы спешим следом, не всегда успевая понять, что делает и зачем…

Но когда сегодня снова зашёл в байму и побежал по новой локации, которой вчера ещё не было, сам начал вдалбливать в себя мысль, что хоть и эту создала «Алкома», но всё равно создали мы, потому что «Алкома» тоже мы, как наши часы, фитнес-браслеты и мобильники.

Нам просто нужно душить в себе питекантропность, чтобы «Алкома» невзначай не выполнила что-то из подспудного, древнего, но мощного, а без этого всё будет путём.

К счастью, наше древнее выражается в чувствах, «Алкома» же улавливает лишь чётко оформленные мысли. Но что, если начнёт понимать нас всё лучше и лучше? А мы целиком из хтонных желаний, никуда не делись, это они нами правят, создав себе слугу по имени разум.

Через упавшие деревья перепрыгиваю не только легко, но и с удовольствием, приятно чувствовать в себе мощь пусть даже виртуального персонажа.

С другой стороны, крепнет странное ощущение, что и в реале смог бы так же, пусть на очень короткой дистанции.

По возвращении в реальный мир некоторое время сидел с закрытыми глазами, собирая разбежавшиеся мысли в кучу, а потом выстраивая их в колонну по двое.

Возможно, «Алкому» всё-таки придётся остановить. Мавр сделал своё дело, мавр может уходить. Правда, ещё не сделал, но как только дойдём до релиза, нужно остановиться и взвесить все за и против.

Большое за, что «Алкома» точнее врачей диагностирует, что и как у нас в чёрном ящике организма, подбирает точно попадающие в мишень лекарства, но ещё больше против то, что это делает она, а не мы. Хотя многое уже передоверили машинам, но не вмешательство в святая святых, как мы, без лишней скромности, позиционируем себя.

Вышел из кабинета чуточку оглушённый, как после хорошего удара дубиной по голове, когда ещё долго ходишь отупевший и не совсем адекватный, но делаешь вид, что всё путём.

Грандэ заметил, поинтересовался:

– Шеф, у тебя окейно или как?

– Или как, – ответил я.

Он сказал с лицемерным сочувствием:

– Верёвку дать?

Я покачал головой.

– А смысл трудиться, петлю вязать? Всё равно вот-вот весь мир склеит ласты, а кто-то и вовсе откинет копыта, есть у нас такие даже в нашем здоровом коллективе.

Он взглянул с укором.

– И что? Не дожить тоже как-то невариантно.

Я ответил вяло:

– А если развернуться взад в каменный век? Или хотя бы в средний? Хоть в шерсти, зато живы, шансы на термоядерный век остаются.

Он снова покачал головой.

– Не факт. Ресурсы остались только в земном ядре, а термояд не одобрит инквизиция. Нет уж… с другой стороны… Все гыкнемся. Умерли Юлий Цезарь, Аристотель, Ньютон, Паскаль, Ломоносов, Толстой.

– И что?

Он пояснил непривычно вежливо, тема уж больно деликатностная:

– С нашей стороны как-то нечестно стараться выжить только потому, что может появиться такая возможность… которой они были лишены. Это безнравственно!

– Иди в жопу с такой нравственностью, – сказал я сердито. – Во все века вплоть до сегодня что нами рулило? Вся мораль, философия и вообще всё-всё затачивалось под достойную смерть. Даже красивые