Шрифт:
Закладка:
Учитывая эту позицию константинопольской церкви, а также то, что в столице были сосредоточены отборные вооруженные силы империи, греки же составляли хотя и значительную, но меньшую часть ее населения, замысел А. Ипсиланти поднять восстание в Константинополе выглядит явной авантюрой.
Знало ли царское правительство о том, что А. Ипсиланти готовит освободительное выступление? На этот вопрос следует дать отрицательный ответ, хотя в литературе есть и другое мнение на этот счет[290]. Этот ответ основывается не только на общем направлении политики петербургского кабинета в тот период, о чем говорилось выше, но и на конкретных свидетельствах, относившихся непосредственно к выступлению Ипсиланти. К числу наиболее важных свидетельств относится письмо самого А. Ипсилнати от 24 февраля (6 марта) 1821 г. Александру I. Письмо это хорошо известно с тех пор, как австрийский историк А. Прокеш-Остен опубликовал копию его французского текста[291], оригинал которого хранится в Архиве внешней политики Российской империи[292]. В письме греческий патриот, носивший форму российского генерала, извещал о своем решении встать во главе освободительного восстания, подготовленного тайным греческим обществом; А. Ипсиланти также призывал российского монарха стать «освободителем Греции». В письме нет даже намека на то, что планы главы тайного общества были заранее известны императору и получили его одобрение – в противном случае в этом письме вообще не было бы смысла.
Для Александра I действия его бывшего адъютанта стали полной неожиданностью и сразу вызвали его резкое осуждение. Об этом свидетельствует первая неофициальная реакция самодержца на письмо А. Ипсиланти, полученное им в Лайбахе на конгрессе Священного Союза 7 (19) марта 1821 г.
10 (22) марта 1821 г. царь сообщал в частном письме своему доверенному корреспонденту, министру духовных дел и народного просвещения А. Н. Голицыну: «Мы только что получили известие, что князь Ипсиланти, тот самый, у которого оторвана левая рука и кому я предоставил около года назад отпуск для лечения раны, которая открывается, внезапно появился в Яссах и заявил господарю, что он был призван греками Эпира и Мореи, своими соотечественниками, чтобы освободить их от владычества Порты, и что он собирается встать во главе их». В том же письме Александр I выразил резко отрицательное отношение к действиям А. Ипсиланти, вставшего во главе восстания, которое организовало тайное общество. Император высказал свою навязчивую идею, что все такие общества примыкают к некоему центральному комитету, находящемуся в Париже, и что сама акция Ипсиланти являлась диверсией, предпринятой им по внушению указанного комитета, чтобы спасти революцию в Неаполе, которую готовились подавить державы Священного Союза[293].
И по другим письмам А. Ипсиланти из Ясс, адресованным его друзьям и единомышленникам, также можно вполне определенно судить о том, что свою освободительную акцию руководитель Филики Этерии начал без какого-либо ведома и согласования с царским правительством и не имел каких-либо оснований рассчитывать на его поддержку.
В то же время в своих публичных обращениях вождь восстания давал понять, что Россия готова оказать помощь повстанцам. Так, в его известной печатной прокламации к греческому народу «В бой за веру и отечество» от 24 февраля (8 марта) 1821 г. имелась фраза: «Поднимайтесь друзья, и вы увидите, как могущественная сила защитит наши права»[294]. (Следует сказать, что в греческом оригинале утверждение А. Ипсиланти о помощи повстанцам со стороны России звучало более определенно, так как греческое слово «δύναμις» означает не только «сила», но и «держава».)
О том, что его акция пользуется поддержкой правительства и лично и императора, А. Ипсиланти довольно определенно давал понять и при сношениях в первые дни восстания с представителями российской власти на местах. Но если публичные заявления такого рода были призваны поднять дух греков, опираясь на их традиционные надежды на помощь России в деле национального освобождения, то подобные утверждения при контактах с российским и властями имели вполне прагматическую направленность – обеспечить беспрепятственное развитие начатого в Дунайских княжествах греческого освободительного восстания хотя бы на его первом этапе.
Успех первых шагов А. Ипсиланти во многом зависел и от реакции российских дипломатов в Оттоманской империи. Следует иметь в виду, что Дунайские княжества – арена освободительных действий А. Ипсиланти – имели автономный статус и находились под особым покровительством России. Учитывая это, вождь восстания в своих сношениях с российским дипломатами старался дать понять, что он действует в княжествах с санкции петербургского комитета. Такой намек довольно прозрачен в его письме Г. А. Строганову от 23 февраля (7 марта) 1821 г.[295], а в письме генеральному консулу России в Дунайских княжествах А. А. Пини от того же числа А. Ипсиланти уже прямо дает ему инструкции и подчеркивает, что, выполняя их, «Вы тем самым будете действовать в интересах России»[296]. Эти «коварные» действия главы греческих революционеров, объяснявшиеся теми условиями, в которых началось его выступление, достигли своей цели. При появлении А. Ипсиланти в Яссах местный российский консул А. Н. Пизани не только не арестовал его, не передал властям Бессарабии и даже не заявил какого-либо протеста против его действий (как он должен был поступить по мнению Г. А. Строганова[297]), но по его поручению срочно отправил пакет в Константинополь на имя российского посланника.
На юге же России этеристы могли по крайней мере еще целый месяц после начала восстания действовать беспрепятственно и отправлять добровольцев в повстанческую армию Ипсиланти. Конечно, такая благоприятная для греческих борцов за освобождение обстановка сложилась и благодаря тому, что некоторые русские официальные лица испытывали определенные иллюзии относительно реакции Александра I на события в Молдавии. Иллюзии эти рассеялись, когда стал известнее ответ императора его бывшему адъютанту и соответствующие инструкции, посланные из Лайбаха гражданским и военным властям России.
Помимо того, Александр I потребовал от новороссийского генерал-губернатора А. Ф. Ланжерона и наместника Бессарабии И. Н. Инзова объяснений в связи с тем, что они допустили беспрепятственную подготовку А. Ипсиланти восстания на территории России. В своем объяснении Ланжерон признался, что он знал об освободительных намерениях А. Ипсиланти, но что тогда речь не шла о каких-либо конкретных акциях. «Г-н князь Александр Ипсиланти, – писал Ланжерон, – так же как и князь Георгий Кантакузен[298], провели здесь прошлое лето, и я часто встречался с ними; и они много говорили мне о своем желании увидеть возрождение былой Греции. Но тогда ни я, ни оба князя не считали столь близким взрыв, который определенные
