Шрифт:
Закладка:
Так и не притронувшись к завтраку, Ира вышла из столовой. Что делать? Куда идти? Она здесь как в тюрьме. Как вообще всё это вытерпеть?
Её догнала Вита. Опасливо озираясь, она прошептала:
– Они тебе в чай плюнули.
– Кто?
– Виталик с Лидкой.
– А мышь кто подложил?
– Лидка.
– А убрал кто?
Вита не ответила, потупила глаза, а на скулах проступил неровный румянец.
– Зачем? – спросила Ира.
Отнекиваться Вита не стала:
– Они сказали, чтобы скинула, если Антенна придёт.
– И ты… мышь… рукой?
– Нет, газетой, свёрнутой в трубочку.
– А-а, понятно, приготовились, значит.
– Прости, Ир, но я не могу… против всех. Я... бы хотела как ты, но не могу...
– Почему? – удивилась Ира. – Что тут такого?
– Не могу, – пожала плечами бывшая подруга. – И если честно, – Вита снова оглянулась по сторонам, – то мне нельзя с тобой разговаривать.
– А это ещё почему?
– Тебе бойкот объявили.
– Кто? За что?
– Ну, Света, Лидка, Виталик, все. Он, Виталик, слышал, как вы с Денисом разговаривали. Ну про то, что ты срисовала карты для «Зарницы» и отдала их Вадиму, и поэтому они победили, а мы проиграли. А потом, чтобы тебя не наказали, решила сбежать.
– Но это неправда! – воскликнула Ира. – Ничего я ему не отдавала.
Вита снова пожала плечами и упрямо повторила:
– Теперь с тобой нельзя разговаривать…
– Ну и пожалуйста! Не очень-то и хотелось! – крикнула Ира и побежала, куда – неизвестно, лишь бы подальше от этой бестолковой, бессловесной Виты, от всех них. Скрыться бы насовсем, исчезнуть и никогда-никогда никого из них не видеть!
Может, ещё раз попробовать сбежать? Плевать, что она обещала не делать этого. Нет, не совсем плевать, конечно, но всё-таки… её ведь вынуждают… А если Аркаша прав, и там болото? И даже если нет болота, вдруг заблудится? Она ведь и вправду не умела ориентироваться в лесу. А остаться одной в чащобе на ночь – это жуть. Но и тут жуть. Вернее, муки. Ад.
Подавив соблазн испытать судьбу ещё раз, Ира вернулась в корпус. Из палаты доносился сердитый голос Дениса:
– Как это понимать?
Из-за его спины она не видела, что его так разгневало, но потом он отошёл в сторону, и Ира охнула – все её вещи из тумбочки и из сумки были вывалены на пол и разбросаны по проходу, а ситцевый сарафан изодран в лоскуты.
– Я вас спрашиваю: кто это сделал? – последние три слова Денис произнёс по раздельности, как будто трижды выстрелил.
Девочки молчали.
– Хорошо. Значит, сегодня никакого купания, а завтра вместо дискотеки весь отряд ложится спать.
– В восемь? Спать? – переспросила Лидка недоверчиво.
– Именно так. А теперь немедленно всё собрали.
В первый миг никто и не сдвинулся, тогда вожатый обратился к Свете:
– Убери. А по поводу испорченной вещи будем разговаривать с вашими родителями.
Света поджала губы, но повиновалась, при этом бросила взгляд на подружек – Гулю и Лидку, и те принялись помогать. Но как только Денис вышел, снова вытряхнули всё на пол, а Света накинулась на Лидку:
– Зачем было это шмотьё рвать? Завтра – последняя дискотека!
– Да откуда я знала, что он войдёт? Я думала…
– Думала она!
Но девочки препирались недолго, Лидка кивнула в сторону Иры:
– А если крыса доложит, что это я?
– Пусть только попробует! – прошипела Света.
Огрызаться на обидные слова, ругаться за их выходку, а уж подавно доказывать, что она не виновата, у Иры не было ни сил, ни желания. Да и бессмысленно. Теперь, что она ни скажи в оправдание, только хуже будет. Никто ей не поверит, даже слушать не станут. Только скажут: раз оправдывается, значит, виновата.
А сарафан пришлось выбросить. Не его было жаль – себя. Казалось, вовсе не старый ситец порвали, не майки-футболки разметали по полу точно мусор, а Ирины мысли и чувства вытряхнули, осмеяли, изгадили.
Весь день с ней больше никто не разговаривал, если не считать Антонины Иннокентьевны и Дениса, причём вожатый так с ней обращался, что уж лучше бы вообще не замечал, как все остальные.
Не то чтобы Ира скучала по общению – она и раньше предпочитала отмалчиваться и в девчачьих разговорах не участвовать, но когда все ведут себя так, будто тебя нет – это совсем другое. Это тяжело и очень больно.
30
Утро Ира никогда не любила. Ей всегда требовалось немного времени на раскачку. Чтобы отойти от сна. Но в лагере хочешь не хочешь, а вскакивай по сигналу. Здесь вообще всё надо делать бегом. Быстро умываться-одеваться, строиться, шагать на завтрак. Только ближе к обеду темп стихал.
И вот теперь, когда эта выматывающая суматоха слилась с предательством Вадима и бойкотом всего отряда, подъём для Иры стал настоящей пыткой, ведь утро возвещало начало очередного мучительного дня.
Возле умывальников образовалась привычная толчея с шумом, гамом, брызгами. Ира издали заметила Вадима и замедлила шаг – совсем остановиться было бы глупо. Однако когда она подошла, он всё ещё чистил зубы. Она пристроилась с противоположного края. Напротив неё умывались двое мальчишек из шестого отряда, без умолку болтая всякие глупости, пока один из них, а затем и второй не подняли глаза на Иру. Оба враз замолкли.
Она заметила, что и другие, стоило им на неё посмотреть, переставали разговаривать и таращились на нее, будто у нее рог вырос, а потом отходили от нее, как от прокаженной. Ира не понимала, что происходит, но внутри сразу всё сжалось, точно в ожидании удара. Неужто теперь весь лагерь участвует в этой травле?
Ира неосознанно бросила отчаяннный взгляд в ту сторону Вадима. Он тоже будет "травить предательницу"? Он, такой же понурый, как все последние дни, только что умылся и, перекинув полотенце через плечо, собрался идти в корпус в корпус.
Проходя мимо, Вадим тоже взглянул на Иру, и лицо его переменилось. Он даже на миг приостановился и приоткрыл рот. Ира заметила, что смотрит он не в глаза, а выше, на лоб. И во взгляде его за секунду пронеслись и ошеломление, и смущение, и злость.
