самому Шабурову не удалось остаться невредимым, получил два ранения. Лейтенант покачнулся… Пулеметчик стрелял из угловой комнаты, препятствуя выходу бойцов, готовившихся начать штурм типографии с внешней стороны. Собрав силы, взводный вступил в схватку с пулеметным расчетом. Удачным броском гранаты он покончил с ним. Теперь и эта часть здания находилась в наших руках.

Через несколько минут ко взводу Шабурова присоединилась рота капитана Темирбаева. За нею последовали остальные подразделения батальона капитана Чепурина.

Вскоре этот корпус типографии был полностью очищен от гитлеровцев. Но метрах в тридцати высился второй корпус. Из его окон противник вел огонь. На помощь роте Темирбаева пришли артиллеристы батареи старшего лейтенанта Черникова. Через проделанные саперами проломы в стенах артиллеристы вкатили внутрь две семидесятимиллиметровки — все, что осталось от батареи, — и открыли огонь прямой наводкой по цеху, где засели враги.

Точность огня обеспечила успешную атаку роты, вскоре второй корпус типографии также оказался в наших руках.

А на противоположном углу квартала штурмовала типографию группа Ивана Шмыга. Младший сержант еще днем старательно изучил свой участок. Перед углом здания типографии, который должно было штурмовать его отделение, гитлеровцы построили дот. Все пространство перед домом метров на двадцать было совершенно гладким и простреливалось из верхних этажей. Но Шмыг нашел выход из положения. По его просьбе саперы подорвали одну уцелевшую стену находившегося напротив типографии разрушенного дома. Рухнувшая стена легла причудливой каменной россыпью поперек улицы почти до самого дота. С наступлением темноты младший сержант со своим отделением, старательно укрываясь за камнями, двинулся к углу типографского корпуса. Подобравшись почти вплотную к амбразуре дота, отделенный метнул туда одну за другой три гранаты. Следующие две полетели в угловое окно, из которого бил пулемет противника. Через несколько минут отделение Шмыга ворвалось в здание, добивая уцелевших врагов огнем из автоматов.

Вскоре части первого эшелона дивизии начали штурм этого опорного пункта обороны противника…

Подполковник Ожогин, Шишков и я наблюдали за ходом боя с полкового КП, находившегося в одном из зданий на Альт-Якобштрассе. Я обратил внимание на то, что после ранения у руммельсбургской электростанции Шишков все еще не оправился, хотя и старается не показывать этого. Пользуясь некоторым затишьем, я предложил Даниилу Кузьмичу уехать в госпиталь. Полковник взглянул на меня и отрицательно покачал головой:

— Не надо меня обижать, Иван Павлович. Четыре года мечтал я о том дне, когда наконец-то доберусь до самого логова Гитлера. И вот, когда до имперской канцелярии осталось рукой подать, вы хотите меня «упечь» в госпиталь. И потом, чем я хуже других? Вот у Ожогина девяносто три человека наотрез отказываются уходить в госпиталь. Ты им прикажи, что ли, Андрей Матвеевич…

— Да как тут прикажешь? — смущенно улыбнулся подполковник. — Такое дело один раз в жизни бывает. Четыре года ждали этих боев. В самом Берлине! Обидно.

— Не то слово «обидно», — печально сказал Шишков. — Страшно! Больно! Царева Сашу забыть не могу. Заменил раненого Гомонкова сегодня утром, а через час сам был тяжело ранен. Умер на поле боя… Нет, сейчас уйти в тыл, в госпиталь, для меня просто позор.

— Ну полно, Даниил Кузьмич, это я так, к слову… Комдив облегченно вздохнул, но вдруг насторожился: со стороны типографии донеслись все усиливающиеся мощные разрывы, треск автоматных и пулеметных очередей. Полковник кинулся к телефону, и через несколько секунд, подтянувшись, словно рана его уже не тяготила, доложил:

— Товарищ генерал! Полк Смыкова ворвался в здание типографии!

Кровь на солдатском хлебе

Вечерело. Над корпусами государственной типографии, над перекрестком Альт-Якобштрассе и Орланиенштрассе еще висели густые клубы дыма и бурой кирпичной пыли, но бой уже затих. Оборудованный гитлеровцами в стенах типографии опорный пункт пал под ударами 990-го и 986-го полков 230-й дивизии.

Полк Алексея Ивановича Смыкова, вышедший после штурма на Командантенштрассе, воспользовавшись передышкой, расположился на обед. Майор Железный направился к кухням второго батальона и поинтересовался у поваров: много ли осталось супа, хлеба и каши.

— Как не остаться, — ответили ему, — если варишь на двести пятьдесят человек, а обедать приходят двести.

Железный нахмурился. Он-то хорошо знал, почему в котлах осталось пятьдесят порций — обед тех, кого отправили в госпиталь. И тех, кто никогда уже не будет обедать…

— А вы, товарищ майор, никак, немцам хотели остаток отдать?

— А что? Тут в подвале их человек восемьдесят. Женщины, старики, дети…

— Да я его лучше на землю выплесну, чем фашистов кормить! — со злостью выкрикнул повар.

Комбат понимал бойцов. Он сам пронес через Украину, Польшу и Германию священное чувство мести и ненависти. Но после боя за типографию майор заглянул в подвал соседнего дома и увидел картину, которая поколебала его ненависть. Изможденные дети, старики, женщины сбились в угол, глядя на советского офицера ввалившимися, полными страха глазами. Люди были истощены до предела. Многие не могли даже стоять.

— Как в концлагере, — тяжело вздохнул Железный. Обитатели подвала поняли только слово «концлагерь». Со стонами вся эта масса несчастных людей двинулась к выходу из подвала.

— Куда вы? — остановил их майор.

Старик-немец в измазанном мелом пиджаке, подбирая русские слова, ответил:

— Герр офицер сказаль нах концлагер…

Железный понял: люди решили, что их отправляют в концлагерь.

— Какой к черту концлагерь! Вас в больницу надо.

Немцы испуганно смотрели, не понимая, чего хочет от них этот громадный русский офицер. Было ясно, что он сердится. Майор выкрикнул одно из немногих известных ему немецких слов:

— Цурюк!

Те попятились, а Железный торопливо покинул подвал.

Тогда и возникла у него мысль накормить этих изголодавшихся людей из солдатского котла. Но как объяснить это повару?

— Пошли со мной, — сказал ему комбат и добавил, обращаясь к своему ординарцу Прохорову: — А ты, Митя, сбегай за переводчиком.

В подвале, пристально всматриваясь в слабо освещенные худые лица, повар тихо спросил:

— Это что же, товарищ майор, заключенные ихние?

— Нет, просто жители. Изголодались… Поглядел? Теперь иди, вываливай на землю суп да кашу.

— Так ведь детишки тут, товарищ майор.

— Ну и что? Это же немцы…

— А немцы — не люди?

— То-то брат! Немцы, они тоже разные бывают, — и вдруг добавил совсем иным тоном: — Ох, и добренькие мы, черт бы нас побрал!

В сопровождении Прохорова появился переводчик. Уяснив суть дела, он бросил обитателям подвала несколько коротких фраз, суть которых сводилась к тому, что советское командование предлагает им солдатский обед.

— Да скажите им, капитан, — скрипнув зубами, добавил переводчику Железный. — Им дадут порции тех, кто погиб сегодня у этой вот стены…

Вскоре у полевых кухонь выстроилась длинная очередь. Долговязый пастор что-то торжественно сказал стоявшей впереди женщине.

— Что