Старик вытер рукой окровавленные губы и вдруг закричал:

— Нет!

Пошатнувшись от нового удара, он упал.

— Герберт, уведи его. Мы заставим тебя говорить! Я уверен, камней у него не один килограмм.

После старика пришла очередь Оника. Он был бледен, но старался сохранить на лице любезную улыбку.

Занимаясь немецким языком со Стефой, он восстановил в памяти много немецких слов, — теперь это пригодилось.

— Здравствуйте, господин капитан, — проговорил он таким тоном, словно с этим капитаном был давно знаком.

Пауль Пельман за время службы в полиции имел дело с испуганными людьми и ему странно было видеть перед собой человека, который смотрит на него с веселым видом.

— Ого! — воскликнул он, — ты говоришь по-немецки?

— Очень мало, господин капитан, очень плохо… Я учил, но — голова, плохая голова…

Позвали переводчика. Оник попросил передать капитану:

— Немецкий язык у нас изучают в школах. Но я крестьянский парень, мне больше приходилось думать об овцах, чем об изучении языков. Слова кой-какие помню, а вот грамматика — это прямо ужас.

Капитан Пельман смотрел на Оника, прищурив один глаз и ухмыляясь. Шумно выпустив воздух через широкие ноздри, он проговорил:

— А ты, видно, веселый парень.

— Веселый? Да, конечно. На свадьбах в нашем селе я был первым плясуном. Только наши танцы не похожи на здешние. Кавказские танцы: лезгинка, шалахо…

— Лез-гин-ка? — переспросил Пельман. — Я что-то слышал об этом. Говорят, красивая штука.

Любопытство капитана ободрило Оника. Он решил, что избранная им на сей раз роль — роль шута — как раз то, что нужно.

— Жаль, нет музыки… Но ничего, если желаете, я покажу.

Пельман кивнул головой и стал закуривать. Оник встал, но тут же сел.

— Извините, я забыл, что у меня руки связаны.

— Попробуй танцевать со связанными руками, — ухмыльнувшись, сказал капитан.

— Лезгинку? Но это все равно, что бежать со связанными ногами, господин капитан.

— Герберт, развяжи этого дурака.

Вытянув онемевшие руки, Оник отвесил по глубокому поклону капитану, переводчику и Герберту. Потом положил одну руку на плечо, а другую вытянул вперед и лихо крикнул:

— Начали!..

Напевая мелодию лезгинки, он сделал несколько плавных движений и вдруг прыгнул в сторону через всю, довольно обширную комнату, — овчарка вскочила и приготовилась наброситься на него. Оник остановился перед ней, отвесил поклон и продолжал танец. Это вызвало веселый хохот зрителей.

— Хватит! — неожиданно оборвал капитан. — А теперь окажи мне, где твой товарищ, с которым ты был у доктора Харченко?

Оник не растерялся. Сохраняя веселый и беззаботный вид, он сказал:

— Какой он мне товарищ! Какой-то болван!.. Я, как вы, конечно, знаете, повар. Ко мне приходят получать обед всякие люди. Однажды явился этот… говорит: «Я твой земляк, иду во Львов, умираю с голоду, — дай что-нибудь поесть». Из остатков я налил ему миску. А у него рука перевязана — собака укусила. Почему бы, думаю, не помочь человеку, к тому же земляку? Я был знаком с доктором Харченко: однажды у меня сильно болел живот, пришлось пойти к нему… В общем, я решил сделать земляку добро, повел его к Харченко. А у парня, как говорится, не все дома, — я это только тут понял. Так я и сказал об этом доктору: не верите мне — спросите. Доктор человек хороший, неправды не окажет.

Пельман закурил новую сигарету и бросил зажигалку на стол. Брови его сдвинулись. Он поднялся. Это должно было означать, что шутки кончились и начинается серьезный разговор. Подойдя к Онику, капитан пристально оглядел его с головы до ног и залепил звонкую оплеуху.

— У вас таких умников много?

Улыбка пропала с лица Оника. Держась рукой за щеку, он обернулся к переводчику:

— Капитан шутит, я думаю?

— Пусть скажет: кто из двух глупее — сам он или тот земляк, с которым он ходил к Харченко? — ехидно спросил Пельман.

— Сказать по правде, — ответил Оник, — он совсем дурак. Если бы я был столь же глуп, я не сказал бы это сразу. Но вы меня хорошо приняли и я даже рад с вами познакомиться. Добрые люди всюду имеются, я подумал, что и вы добрый… Разве это глупость?

— Брось брехать! — пригрозил Пельман. — Теперь расскажи-ка, где твои друзья партизаны?..

У Оника сразу пересохло во рту. Он только тут понял, какое обвинение ему предъявляют. За связи с партизанами немцы вешают, это он знал очень хорошо. Правда, он знал и то, что никаких доказательств его принадлежности к партизанам у фашиста нет. Но кого призовешь в свидетели? Помощи ждать неоткуда. Смерть — та самая, от которой он до сих пор уходил, — снова стояла перед ним и смеялась в лицо. Нет выхода!.. Незадолго перед этим ему навстречу попался старик, которого вывели отсюда с окровавленным лицом. Его ждет та же участь. Потом расстреляют. Собрав все силы, Оник решил защищаться.

— Господин капитан, выслушайте меня… В Черткове у меня нет никаких друзей. Я работал на кухне, там и спал. Всегда был один. Этот Харченко, видно, бесчестный человек. Кто меня взял бы в партизаны, раз я дезертир? В самом начале войны я убежал из армии.

— Почему убежал?

— Все имеет свои причины. До того, как меня мобилизовали, я был дважды арестован, — на ходу придумывал Оник.

Немец заинтересовался: за что?

— Первый раз я избил председателя нашего сельсовета… Клуб в селе должен был открыться в шесть часов, а председатель распорядился не открывать раньше восьми. Я был подвыпивши, устроил драку. За это мне дали восемь лет. Но я сократил срок заключения, работал на новых стройках. Выпустили меня через год три месяца. В другой раз меня заподозрили в воровстве, но не смогли ничего доказать, держали только три месяца.

— А ты крал? — поинтересовался Пельман.

На лице Оника сразу возникла улыбка.

— Случалось!.. Например, виноград из колхозного сада, — придумал он (в их селе не было ни одного виноградного куста).

Пельман медленно стряхивал пепел сигаретки. Он думал о чем-то.

В этот момент распахнулась дверь, вошел офицер. Он был похож на Пельмана, — такой же толстенный, широкоплечий, с большим носом и толстыми губами.

Пельман вскочил.

— Густав!..

Вошедший обнял Пельмана, потом отодвинул его, снова прижал к груди:

— Хо-хо-хо!.. Жив, дружище? Вижу — посиживаешь тут спокойно. А я-то, чорт побери, думал, что ты в самом пекле где-нибудь. Хо-хо-хо!..

Пельман был явно обрадован.

— Ага! И тебя отправили месить грязь? Ты, кажется, крепко сидел в Берлине, мы завидовали тебе. Ну, рассказывай, что и как!..

— Кончай дела! Пойдем ко мне — я уже нашел квартиру. Кстати, я привез превосходный французский