По дороге к своему кабинету, вбежал в сестринскую. Нашел взглядом одну из медсестер. Ткнул в неё пальцем:

— Срочно в палату! — назвал номер. — Вчера прооперировали одну. Твою соотечественницу! Поговори. Успокой! И быстро!

— Хорошо, — кивнула женщина и направилась к выходу из комнаты вслед за врачом.

* * *

— Ну что вы так разволновались, моя хорошая? — у изголовья кровати Звездинской стояла не молодая женщина и следила за показаниями датчиков. — Успокойтесь. Иначе поднимется давление. А это плохо и для вас, и для ребенка.

— Какой ребенок? — шептала Мстислава. — Я ничего не понимаю! — спросила: — А может — ошибка? Может, неверный анализ?

— Нет никакой ошибки, — медсестра села на стоявший в ногах кровати круглый табурет. — Вы их вчера до смерти перепугали, когда чуть на тот свет не отправились. Перепроверили все десять раз.

— А как операция? — Звездинская не была готова думать о каком-то там ребенке. — Со мной все в порядке? Боль такая, что хоть на стену лезь!

— Он хоть и жлоб первостатейный, — медсестра усмехнулась, говоря о хирурге, — но врач от Бога. Так что все будет в порядке. А боль — ну так чего же вы хотели? Так и должно быть. Сейчас принесу лекарство, — вышла из палаты.

Мстислава выцедила через трубочку принесенную микстуру. Отдала пустой стакан. Переспросила:

— Почему вы сказали, что так должно быть? — напомнила. — Это я о боли.

— Вы ведь из Южной Пальмиры? — медсестра снова сидела на табурете.

— Угу, — пробормотала Мстислава, не понимая к чему здесь её место жительства.

— Значит, умеете делать фаршированную рыбу? — продолжала вопрошать женщина. Добавила, увидев, как презрительно блеснули глаза Мсти, которую заподозрили в собственноручном приготовлении рыбы фиш: — Или, по крайней мере, имеете общее представление о процессе? — продолжила, не дожидаясь подтверждения:

— Ты делаешь надрез, вставляешь в него пальцы и начинаешь потихоньку, аккуратненько отделять кожу от мяса. Здесь, в пластической хирургии, то же самое. Подтяжку не напрасно называется круговой. Делается надрез по кругу. Кожа отделяется от мышц от периферии к носу. Натягивается. Отрезается все лишне. Пришивается. Вот и все!

— Как все? — Звездинская растерялась, подумав, что лучше бы не знала всех этих ужасающих подробностей. — Как пришивается? А шрамы? Их не будет видно?!

— Косметические швы почти не заметны, — поспешила успокоить медсестра. — Если на них, конечно, не попадают прямые лучи солнца. Ну да это не страшно! — добавила. — Измените прическу. Челку отрежете.

— А под подбородком?! — не унималась Мстя.

— Тональный крем нанесете, — усмехнулась женщина. — Делов то! Вы, главное, не пугайтесь того, что примерно с год, иногда, больше, не будете чувствовать кожу лица при прикосновениях. Пока не прорастут нервные окончания. Но это проходит, — добавила, желая успокоить, — у всех проходит. Сейчас нужно о другом думать. О ребеночке.

— Нужен мне этот ублюдок! — Звездинская вспомнила о причине сердечного приступа. — Аборт сделаю, едва очухаюсь!

— Ну не скажите, — покачала головой женщина. — В вашем возрасте беременеют только от любимых. Какой тут ублюдок?

Мстислава задумалась.

Много лет назад она, еще выступая на сцене, сделала аборт. И не очень переживала по поводу того, что не стала матерью. Правда, спустя год после начала романа с Гассертом, подумала, что ребенок сподвигнет женатого любовника бросить семью и жениться на ней. И решила забеременеть.

Из этой затеи у Звездинской ничего не вышло. Беременность все не наступала, а гинеколог, к которому она обратилась спустя какое-то время от начала безуспешных попыток, поставил диагноз: вторичное бесплодие. Сказал, что зачатие возможно только после длительного и весьма болезненного лечения.

Ни тратить драгоценное время, ни, тем более, подвергать себя процедурам, от которых еще не известно будет ли толк, Мстя не желала. А потому на идею с беременностью плюнула и принимать противозачаточные препараты прекратила, посчитав бесплодие неожиданным бонусом в получении сексуального удовольствия.

И вот, спустя много лет, случилось то, чего она не ожидала совершено.

Мстислава прекрасно понимала, что отцом будушего младенца может быть, как Гассерт, так и Истомин. Сексуальный контакт с разницей во времени в пару дней, у неё был как с первым, так и со вторым!

Но что там сказала эта «накрахмаленная тётка»?! В её возрасте беременеют только от любимых! Гассерта она никогда не любила! А вот Сереженьку — да.

— Я подумаю над вашими словами, — пробормотала Звездинская, чувствуя, как под действием микстуры, начинают слипаться глаза.

— Подумайте, — кивнула медсестра. — А пока — поспите. Вечером принесу бульон. Нужно начинать понемногу кушать, — вышла из палаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Ну что там? — в сестринскую снова заглянул хирург, оперировавший Мстиславу.

— Не волнуйтесь, — улыбнулась женщина. — Думаю, все будет в порядке.

— Я знал, что вы найдете общий язык, — довольно усмехнулся. — Теперь эта дамочка до самой выписки под твоим контролем! Чтобы никаких эмоциональных всплесков! Никакой агрессии! Подпишет бумаги о том, что не имеет к клинике претензий, и пусть катится на все четыре стороны! — строго посмотрел на медсестру. — Я все понятно изложил.

— Понятно, — кивнула, — все сделаю.

* * *

Дренажи, катетеры и прочие приспособления о которых не принято даже упоминать в приличном обществе, были удалены на третий день после операции во время ежедневного осмотра и перевязки, с каждым днем становившейся все более тугой.

Мстислава не могла дождаться, когда ей подадут зеркало и разрешат посмотреть на себя.

И, не смотря на приказ врача воздержаться от бурного проявления эмоций, заорала во все горло, увидев свое отражение на пятый день после операции.

Её лицо, покрытое синяками и отеками, с ярко-красными хорошо видимыми швами, вызывало ужас и отвращение.

— Вы что наделали?! — Мстислава оттолкнула руку медсестры, державшую зеркало.

— Не волнуйтесь, голубушка, — успокаивал хирург, — это нормально. И это пройдет, — разозлился на себя за то, что оправдывается перед этой бабенкой: — Да и потом, вы ознакомились с возможными последствиями и подписали все документы еще до начала операции! Нужно было читать внимательнее и думать, прежде чем ложиться под нож! — повернулся к медсестре: — Обычная терапия шестого дня! — быстро вышел из палаты.

— Не нужно так расстраиваться, — увещевала медсестра, накладывая на лицо какие-то мази. — Это нормально и действительно скоро пройдет.

— Когда?! — в глазах Звездинской заблестели слёзы. — В училище через неделю начнется отбор на следующий год. Я не могу там показаться с такой рожей! — о груди и ягодицах Мстислава в этот момент даже не думала. Тем более что формой и упругостью, как первых, так и вторых, осталась довольна. Боль почти ушла, а небольших синяков под одеждой не видно. Другое дело — лицо!