Явно чувствовалось немецкое влияние. Огромная лютеранская церковь, построенная из редкого для здешних мест красного кирпича, вздымала ввысь свои башни рядом с напоминающими луковицы главами русских соборов. На длинных улицах можно было встретить множество домов и магазинов, построенных в стиле модерн, характерном для Мюнхена или Карлсруэ. На самом деле, угроза доминирования немцев в торговле стала непосредственной причиной революционного движения, захлестнувшего Харьков в 1917 г. Еще одна причина довольно враждебного отношения к немецкому влиянию со стороны властей Петрограда лежала в том, что среди населения Харькова было довольно много выходцев из польских земель, ранее проживавших в польских провинциях Германии, которых привлекли сюда более свободные условия для торговли, существовавшие в России.

Несколько часов езды от Харькова — и путешественник оказывался в первых станицах донского казачества. С первого же взгляда на эти поселения было видно, что они являются частью другой цивилизации. А сравнение с поселками мужиков-рабочих, заполонивших эти территории после открытия новых современных заводов в Донецком бассейне, делало этот контраст еще более заметным. Ведь мужик, даже если он живет в новой обстановке, долго придерживается традиционных для него представлений о том, как он должен жить.

Даже там, где ничто не мешает им строить свои поселки на широких степных просторах, атавизм или любовь к компании себе подобных заставляет мужиков скучиваться вокруг огромных кирпичных заводских зданий. Это во многом походит на то, как их предки теснились вокруг крепостей своих хозяев-землевладельцев в хвойных и смешанных лесах севера, где земли постоянно находились под угрозой татарских набегов.

Поселки, населенные настоящими коренными жителями этих земель, выглядели совсем по-иному. С первого же взгляда на казачью станицу было видно, что ее обитателей волнует не только внешний вид, но и вопросы чистоты и гигиены. Другой важный факт: у церквей начинали появляться здания школ. Каждый обнесенный забором сад по своим размерам в точности соответствовал военному рангу его владельца в местном казачьем полку. Даже любимые в Малороссии подсолнухи, которые, подобно часовым, стояли у входа почти в каждое скромное жилище, казалось, были установлены на свои места там, где определил невидимый командир.

Сады, в которых ветви почти ломились под грузом фруктов, и встречавшиеся то здесь, то там виноградники, источники пьянящего казачьего вина, демонстрировали, что эти богатые степные земли удобны для ведения всех отраслей сельского хозяйства. Но существовала и другая сторона картины. Иногда на целые мили земля стояла под паром или использовалась в качестве роскошных пастбищ для крупного рогатого скота, овец и неприхотливых небольших казачьих лошадей. Здесь же иногда попадался и странный силуэт верблюдицы и ее неуклюжего верблюжонка. Там и тут вид простирающихся до самого туманного горизонта широких колышущихся полей пшеницы давал представление о возможностях донских земель. Богатое казачество часто проявляло интерес к развитию зернового земледелия, но даже зажиточные землевладельцы-казаки были все еще слишком привержены к обработке земель старым способом, с использованием лошадей и волов. Владельца таких обширных земель с большей вероятностью можно было увидеть за обработкой тяпкой своего приусадебного огорода у дома, или, в лучшем случае, если ему позволяет благосостояние, он верхом на лошади объезжал свои стада. Обработку доставшихся ему по наследству степных земель он предоставлял проявляющему большую приверженность средствам механизации арендатору-инородцу. Таким образом, самую большую прибыль от пояса «черноземья» собирали мужики из областей России севернее или даже татары и армяне, но никак не коренное население Дона.

Урегулирование отношений между собственниками земель из казачества и переселенцами, не принадлежащими к этому сословию, возделывающими обширные участки плодородных земель, которые по большей части принадлежали «военному сословию», оставалось одной из важнейших проблем, решение которых отложено на будущее. То, что не имеющие своей земли арендаторы огромных участков сельскохозяйственных казачьих угодий по мере распространения новых идей согласятся со сложившимся порядком отношений с казачьим сообществом, представлялось в высшей степени сомнительным.

В прошлом богатые черноземные районы Дона и огромные залежи угля, что лежат под «вольными степями» в Донецком бассейне, представляли собой большую угрозу казачьему жизненному укладу, чем все попытки русских царей ограничить свободы казаков. Общее неприятие работы в торговле и промышленности, характерное для казаков в классический период, разделяли и их потомки. Почти все торговые предприятия больших городов оказались в руках «инородцев». Пользуясь тогдашней политикой терпимости, в казачьих станицах росла прослойка торговцев-иностранцев. Армяне и евреи получили контроль почти над всеми областями розничного бизнеса в окрестностях Ростова и даже в последнем оплоте казачьего консерватизма городе Новочеркасске. Но, несмотря на эти признаки меняющихся времен, казаки, как ни удивительно это звучит, все еще оставались хозяевами в своем доме.

Старая казачья система общего ведения хозяйства, пусть в нее и часто вносились изменения извне, значительно выигрывала благодаря такому мирному вмешательству. Определенную долю заработанной прибыли получал почти каждый житель станицы. Благодаря консервативному русскому законодательству владельца земли было очень сложно лишить его земель. К традиционным прибылям зачастую добавляли новые. Что касается каждого нового проекта, на его внедрение требовалось согласие казачьих властей и старейшин, а их рекомендации чаще всего содержат здоровый консерватизм.

Незадолго до начала Гражданской войны столица казачества Новочеркасск жила сообразно старым традициям. Улицы, широкие и с посадками деревьев, часто настолько крутые, что подниматься по ним можно лишь пешком или верхом. На самом высоком холме высился собор, а рядом хранились пушки и другие трофеи, захваченные у турок или англичан во время Крымской войны. На узком пространстве ровной земли перед собором стоял прекрасный памятник атаману Ермаку — олицетворению гения казачества, начавшего завоевание Сибири для русского царства в последние годы царствования Ивана IV Грозного. Рядом с собором были построены большие казармы и другие военные сооружения, и даже частные дома, которые ясно говорили больше о военном ранге их владельцев, нежели об их достатке.

Стоящий тут же небольшой музей мог считаться настоящим акрополем донского народа, и сокровища, которые в нем хранились, гордо выставлялись для редких посетителей: грубо вырезанные скифские (а также тюркские) изваяния напоминают о древних хозяевах степей, обломки искусно украшенных греческих изделий рассказывают о ранних торговых колониях на побережье Черного и Азовского морей. Мраморные плиты с длинными надписями на латыни говорят о более позднем влиянии — о землевладельцах-генуэзцах[139], которые когда-то занимали стратегические точки на великой «дороге народов».

Рядом с этими экспонатами, которые демонстрировали важность территории Донецкого бассейна в древние времена с точки зрения коммерции, с почетом хранились регалии, наполовину татарские, наполовину христианские, старых казачьих вождей и донских атаманов: бунчуки из конского волоса, скопированные с тех, что красовались перед армиями азиатских ханов, когда те шли на войну; тяжелые посеребренные