показалось ему долгим, бесконечным, но вот появились первые путники с нагруженными мулами. Тот, что шел последним, поглаживал черные усы. И снова ожидание. И снова стук копыт. На этот раз всадник промчался, словно стрела. Он едва успел разглядеть развевающийся на ветру бурнус. По дороге покатились камни, отброшенные копытами. «Это он!» — сказал себе Хасан, с трудом приходя в себя.

Но всадник уже умчался прочь. Вдали виднелось только белое пятнышко. Хасан растерянно моргал, глазам своим не веря:

— Да разве я попаду в него при такой скорости! Ладно, подожду до вечера, вечером он от меня не уйдет.

Ползком, чтобы его никто не видел, добрался он до своего укрытия. Потом, отдохнув как следует, собрался с силами и сказал себе:

— Вот и пришел долгожданный день, следуй своей судьбе, Хасан.

Он снова с большими предосторожностями спустился вниз. Потом оврагами добрался до Красной Скалы и спрятался на миртовом дереве, ветки которого нависли над дорогой. Сняв револьвер с предохранителя, он положил его рядом с собой, а ружье взял на колени и стал ждать. От долгого ожидания у него сводило ноги. Порою сердце его начинало громко стучать, а то вдруг его обдавало горячей волной, так что он начинал задыхаться. Лицо его то желтело, то зеленело, то синело. Ожидание становилось невыносимым. Место для западни удобное, ничего не скажешь, но двигаться было нельзя. Он съел последнюю ножку курицы, поджаренной на углях. Ему страшно захотелось пить. По дороге ветер мел ядовито-желтую пыль. Несколько красных муравьев набросились на мертвого жука: одни тянули его изо всех сил, другие подталкивали. На камне, напротив, две ящерки грелись на солнышке, подрагивая от удовольствия. Потом по дороге прошла группа мужчин, возвращавшихся с базара. Каждый нес на плече палку с подвешенной на ней корзиной, они о чем-то беседовали. Когда они проходили мимо Хасана, он слышал обрывок их разговора:

— В горах стали появляться какие-то люди.

— Одного видели недавно, он спал, подложив чемодан под голову.

— Мне говорили, будто скоро начнется…

Затем появился мужчина верхом на осле. На голове у него был тюрбан ярко-синего цвета. Ногами он иногда задевал землю. Следом за ним бежала собака. Поравнявшись с Хасаном, собака подняла нос в его сторону, понюхала и побежала дальше, виляя хвостом. Вскоре появилась еще одна группа людей, окружавшая старца, которому все они выказывали глубочайшее почтение.

— Тот, кто свернет с пути, начертанного Аллахом, пропащий человек, — говорил он.

А они хором вторили ему:

— Да, сиди[30] Аль Хаджи.

— Дорога, предначертанная всевышним, ведет в рай.

И снова потянулись минуты томительного ожидания. День близился к концу. Хасан потерял уже всякую надежду. Он собрался было встать по нужде, но в это время внизу заржала лошадь. Он не стал слезать с дерева. Застыв неподвижно, словно статуя, он с трепетом ждал. Стук копыт раздавался все ближе.

«Опять, наверное, проедет слишком быстро», — подумал он, прикладывая ружье к плечу. Ствол его чуть-чуть высунулся из-за веток миртового дерева.

— Пришел его час.

Стоило ему сказать это, как появилась голова каида. Макушка его тюрбана казалась огромной. Лошадь приближалась, гарцуя. Хозяин натягивал поводья, и она вскидывала голову, шевеля ушами, словно изображала какой-то танец. От ушей к ноздрям у нее шло белое пятно. Она повела ушами и, обеспокоенная, собралась было пуститься вскачь. Но каид удержал ее. Лошадь встала на дыбы как раз возле Хасана, и тот, глядя прямо в глаза каиду и целясь в необъятную белизну его гандуры, выстрелил почти в упор. Лошадь, обезумев, помчалась галопом. Каид покачнулся в седле и кубарем скатился вниз.

— A-а, оте…ец!.. — Это все, что он успел сказать.

Солнце наполовину скатилось за горизонт, спрятавшись за Железной горой. Хасан с выпученными глазами, дрожа всем телом, бросился с пригорка в сторону ближайшего оврага, сметая все на своем пути. В него вонзались колючки, но он даже не чувствовал их. И, только придя в себя на дне оврага, он увидел, что на нем почти не осталось одежды, а тело изодрано в кровь.

Лошадь молнией пронеслась по деревне. У ворот фермы она встала на дыбы и отчаянно заржала. В лунном свете ее потная шкура блестела как зеркало. Не в силах устоять на месте, вся взмыленная, она несколько раз ударила копытом в ворота. В сбруе, с покрасневшими глазами и белым пятном на лбу, с развевающейся гривой и волочащимся по земле хвостом, она казалась существом прекрасным и безвинным. Сын каида встал с постели и пошел посмотреть, в чем дело. В доме все было вверх дном, раздавались крики, стоны, плач. Сбежались, одеваясь на ходу, братья каида и родственники со своими близкими. Все только и спрашивали:

— Что случилось?

А лошадь снова заржала и пустилась галопом. Мужчины, вскочив на мулов и неоседланных лошадей, последовали за ней, средь гула голосов слышался плач женщин. Деревенские жители не знали, что и подумать, хотя все понимали: произошло нечто серьезное. Над деревней нависла зловещая тишина. Потом поползли слухи о гибели каида. Родственники поверженного властелина в себя не могли прийти от изумления: «Кто мог осмелиться тронуть хотя бы волос на его голове?»

— Это несчастный случай. Просто несчастный случай, — говорили они между собой, стараясь успокоить друг друга.

Ибо в глубине души каждый из них сознавал, что случилась беда; мало того, они заранее предчувствовали ее.

«Вся эта травля, гонения и столько смертей вокруг. А человек, доведенный до отчаяния, способен на все. Не следует искушать дьявола, иначе, кто знает, это может обернуться против вас».

XLI

Деревня гудела, узнав о смерти тирана. Как все тираны, он рассыпался в прах, превратился в пыль.

И снова деревне грозила жестокая кара. Тысячи мук обрушились на головы ее жителей, когда жандармы явились вести расследование в связи с гибелью каида. Но на все вопросы они отвечали, что ничего не знают. Те, кто раньше говорили, будто видели Хасана вместе с разбойниками, теперь одумались.

— Мы ошиблись, — твердили они. — Тот, кого мы видели, дрался как тигр. Он был высокого роста, настоящий гигант. Чтобы расчистить себе путь, он один передвигал целые глыбы. А ребенок разве может двигать камни?

Размахивая руками, они показывали размер этих глыб, которые будто бы передвигали разбойники.

Родственники каида и жандармы не знали жалости. Всех мужчин таскали на допросы, избивали. Женщины стонали и плакали в отчаянии. Окрестные горы эхом вторили им, разделяя их отчаяние. Жандармы всеми способами пытались узнать, кто совершил преступление, но это