Шрифт:
Закладка:
– Почему вы были на корабле? – спрашивает Ванесса. – Это была рабочая поездка?
– Я шел из Бреттона, – вот и все, что отвечает Дориан.
– Как вам удалось пережить кораблекрушение? – продолжает Глинт.
– Я поплыл к берегу.
– Как? Будучи человеком, вы не смогли бы преодолеть барьер в одиночку.
Дориан колеблется, прежде чем ответить:
– Я был не один.
Я замираю. Мое сердце тяжело колотится в груди.
Репортер наклоняется ближе, его глаза горят восхищением.
– Кто-то спас вас?
Дориан поочередно сжимает и разжимает пальцы той руки, что лежит на столе, возле тарелки.
– Да, – наконец произносит он.
Глинт уже соскальзывает на самый краешек своего стула, и кажется чудом, что он еще не свалился на пол.
– Кто же?
Я задерживаю дыхание, ожидая, что Дориан посмотрит на меня, подаст какой-нибудь знак, что ему известно, кто я такая, однако он лишь качает головой.
– Я не помню.
По какой-то возмутительной причине мое сердце замирает от его ответа, но это чувство быстро сменяется возмущением. Как он посмел меня забыть?
– Вы не помните? Но… разве никто вам не сказал? – Глаза Глинта МакКриди, вспыхнув, останавливаются на мне. – Ваш спаситель сидит за этим самым столом.
Кровь отливает от моего лица, и все негодующие мысли возвращаются обратно.
«Пожалуйста, не называй мое имя. Пожалуйста, не называй мое имя».
Дориан закрывает глаза.
– Прошу прощения?
– Это принцесса Мэйзи, – объявляет репортер, и, когда каждая пара глаз обращается ко мне, я жалею, что не могу просто испариться. Ванесса смотрит на меня так, словно я всеми силами пыталась привлечь к себе внимание, танцуя обнаженной на столе. Грета же смотрит с такой широкой улыбкой, что можно подумать, перед ней разыгрывается развлекательное шоу.
Глинт продолжает говорить, в этот раз обращаясь ко мне:
– У меня имеются достоверные сведения, Ваше высочество, что вы упомянули о спасении брата Дориана, когда записывались на конкурс. Вы сказали, что это одна из причин, по которой вы хотели бы в нем участвовать. У меня здесь ваша цитата, в которой говорится: «Я безумно влюблена в него. Сделаю все, чтобы завоевать его сердце».
Я низко сползаю на своем стуле, в очередной раз проклиная Зару за впечатление, которое она создала обо мне. Неужели нужно было заходить так далеко?
Дориан медленно поворачивается ко мне, и выражение его лица такое же суровое, как и всегда.
– Так это вы спасли меня? Почему я не слышал об этом раньше?
Я открываю рот, но ни одного слова не срывается с моих губ. Мой язык заплетается, как водоросли на морском берегу.
– Я тоже хотел бы получить ответ на этот вопрос, – замечает Глинт.
Я перевожу взгляд с Дориана на репортера, пытаясь придумать что-нибудь – что угодно, – чтобы сменить тему разговора. Но затем чувствую, как что-то дергает меня за юбку. Я опускаю взгляд и обнаруживаю красную клешню, вцепившуюся в подол, а затем похожий на гриб панцирь Подаксиса. При виде лучшего друга меня охватывает облегчение, позволяющее хотя бы на мгновение отвлечься. Он снова дергает меня за юбку, и я вижу, как он произносит что-то одними губами.
Я снова обращаю внимание на пристальные взгляды собравшихся, затем смотрю на свою тарелку. Одним быстрым движением я подношу руку к столу и смахиваю на пол лежащую на краю вилку.
– Позвольте мне поднять ее для вас, – говорит брат Кристофер, но я ныряю вниз прежде, чем он успевает даже пошевелиться.
Я хватаюсь за ручку вилки как раз в тот момент, когда Подаксис шепчет:
– Скажи, что не будешь ни подтверждать, ни опровергать их утверждения.
– Что это вообще значит?
– Просто скажи! Подобное постоянно пишут в газетах. Таким образом ты не признаешься, что сделала это, но и не отрицаешь подобного. Это ложь без лжи, в которой ты так хороша.
– Ладно, – соглашаюсь я, выпрямляюсь и внезапно выпаливаю: – Я не стану ни подтверждать, ни опровергать подобные утверждения.
Ответом мне становится полнейшая тишина. Все усугубляет Дориан, который продолжает на меня пялиться. Я не могу заставить себя встретиться с ним взглядом. Что я увижу в его глазах? Благодарность? Удивление? Испуг, вызванный тем, что мне известна его тайна? Вопрос, по какой именно причине я пришла сюда?
Пот начинает стекать по моему затылку.
– Кто такой святой Лазаро? – Голос Брайони разрывает тишину, и я благодарна ей как никому другому.
– О, да! – говорит отец Виктор, как будто ему так же, как и мне, не терпится поговорить о чем-то другом. – Я даже не задумывался, что не все из вас знают о нашем любимом святом и его мученичестве.
– Каким именно пыткам его подвергли? – спрашивает Грета дрожащим от волнения голосом. – Недавно я видела пьесу, в которой разыгрывалось самое ужасное и самое реалистичное потрошение, после которого он медленно сгорел дотла.
Виктор моргает, глядя на девушку, как будто не может понять причину ее энтузиазма. Затем он прочищает горло.
– Святой Лазаро был приговорен к смерти на костре после того, как люди осудили его за то, что посчитали бредом безумца. В последние дни своей жизни он был сам не свой, и люди думали, что в него вселился дьявол. Он непреклонно повторял, что фейри придут за всеми нами. Заметьте, все происходило еще до первой войны, во времена, когда считалось, что плохое обращение с фейри вызовет их гнев. Поэтому Лазаро и убили. Позже, после начала первой войны, слова святого Лазаро превратились из бреда в пророчество.
– Так вот на чем основана эта церковь? – спрашивает заговорившая впервые за вечер Фрэнни. Она все еще выглядит так, будто очень хочет оказаться где-нибудь еще. – На бреде сумасшедшего?
Священник хихикает.
– О нет, конечно, нет. До своей кончины Лазаро был гораздо большим, чем просто сумасшедшим. Он был не только щедрым филантропом, но и ученым, искателем истины. Он финансировал первое исследование фейри и стал основоположником научных гипотез о происхождении их таинственных способностей.
– Хотите сказать, что он ставил на них эксперименты, – приторно замечает Брайони. – Не забудьте еще рассказать о том, что перед смертью он назвал им же созданную науку ошибочной и заявил, что фейри – потомки демонов.
– Да, он проводил эксперименты на фейри, – говорит, не смущаясь, отец Виктор, – и, возможно, отрекся от своих работ перед смертью, но его ранние открытия стали основой для дальнейших исследований, что позволило продвинуться вперед современной науке.
– Как вы думаете, это правда, что святой Лазаро был проклят одним из своих подопытных? – спрашивает Брайони, пытаясь скрыть улыбку за серьезным выражением лица. – Поэтому он сошел с ума?
Отец Виктор
