и периодической речи принадлежит ему. Он верил, что обращение к слуху аудитории было одним из самых верных залогов его ораторского успеха, — и, по-видимому, не без основания. Своей ораторской теорией, которая явилась плодом его таланта, образования и богатой практики, он, как никто в римском красноречии, продемонстрировал глубокое проникновение в сущность красноречия. Он вдохнул новую жизнь в старую схоластическую доктрину, углубив и расширив ее. А его ораторская деятельность доказала умение творчески применять эту теорию на практике.

Цицерон был не только блестящим теоретиком ораторского искусства, но и гениальным оратором-практиком. Глубиной разработки теории ораторского искусства, широким и детальным охватом всех касающихся его частностей он в значительной степени обязан своей активной практической деятельности оратора.

Цицерон был оратором по преимуществу судебным. Свою первую политическую речь «О предоставлении империя Гнею Помпею» он произнес в 66 г., когда был претором, тогда как начал выступать на пятнадцать лет раньше: его первая судебная речь — за Публия Квинкция — относится к 81 г. до н. э. Правда, в то бурное время, на которое падает деятельность Цицерона, да и вообще в период республики, судебного красноречия в чистом виде фактически не существовало, так как почти каждая судебная речь имела политическую подоплеку. Девизом судебного оратора была не правда, а правдоподобие — эта «этика» находила себе оправдание в скептицизме Новой Академии. Основные приемы римского судебного красноречия с полной откровенностью описывались в риторических учебниках. Соответствующие указания на этот счет дает «Риторика для Геренния» (1, 9). Охотно разъясняет свои «секреты» и Цицерон как в теоретических трактатах, так и в речах («Об ораторе», II, 291 сл.; «За Флакка», 39 и др.)[49].

Усилить выгодные для подопечного моменты и ослабить невыгодные, а по возможности и вовсе обойти их стороной — основная задача защитника. Два сильнейших оружия оратора — смех и пафос — также могут не только скрыть невыгодное в деле, но и полностью извратить его. Если нельзя помочь подзащитному, то надо заботиться о том, чтобы не повредить ему. Разумеется, было бы смешно искать в судебных речах выражения личного мнения оратора: это речи, целиком зависящие от характера дела и обстоятельств («За Клуэнция», 139). В политических речах возведение необоснованных обвинений было одним из самых распространенных ораторских приемов. Слухи и сплетни становились мощным оружием в устах оратора. И обычно судили не данный проступок, а вообще человека, его характер, всю его жизнь.

На врага не жалели черной краски (Веррес, Клодий), подзащитного, даже бесспорно виновного, всячески обеляли (Милон, Целий). Об объективности не могло быть и речи.

Цицерон иногда склонен упрекать толпу в отсутствии вкуса, но вместе с тем он был вынужден его учитывать — римская публика любила эффектные приемы. Оратор должен был быть артистом — и Цицерон был им. Существующие правила композиции для всей речи и для каждой ее части в отдельности он соблюдал с той точностью, с какой этого требовали обстоятельства. Когда это было нужно, он с легкостью пренебрегал ими. Начало речи должно привлечь внимание судей и настроить их благосклонно, поэтому его следует заботливо отделать, так как оно задает тон всей речи; однако оно должно быть скромным по форме. Narratio — изложение обстоятельств дела, предназначенное для информации о событиях, у Цицерона нередко включало в себя и аргументацию (narratio речи «За Милона»). Для аргументации существовало огромное количество правил, и она целиком зависела от рода дела, которое вел адвокат. Все самые действенные приемы оратор оставлял на заключительную часть речи. Эти правила варьируются еще в зависимости от рода дела, которые бывали честные (honestae), позорные (turpes), сомнительные (dubiae), низкие (humiles) и т. д. Для каждой части речи существовали соответствующие украшения речи (lumina dicendi). Так, например, считалось неуместным начинать речь с олицетворения и лишь в исключительных случаях можно было применять во вступлении обращение. Цицерон дважды применяет его в политических инвективах («Речи против Катилины», I, 1 и «Речь против Ватиния», I, 1).

Цицерон — единственный римский оратор, от которого дошли до нас не только теоретические сочинения по риторике, но и сами речи, и, таким образом, современный исследователь имеет возможность сопоставить теорию и практику. Цицероновские речи записывались после произнесения. Вопрос о том, насколько речь опубликованная отличалась от произнесенной, много дискутировался в научной литературе. Наиболее консервативной точки зрения придерживался Л. Лоран[50]. Он считал, что когда Цицерон готовил речь к публикации, то стремился сохранить ее в том виде, в каком произносил. Даже в сильно переработанной для издания речи «За Милона» база защиты осталась прежней. В других речах с наибольшей вероятностью менялись лишь детали и совершенствовался стиль, а все остальное сохранялось без изменений.

Бесспорно, однако, что существовали различия между речью произнесенной и речью опубликованной. Как правило, речь сокращалась, иногда несколько речей объединялись в одну, добавления были редки и случайны. Воссоздавая римскую судебную процедуру, Ж. Гумбер[51] доказывает, что цицероновские речи и не могли быть опубликованы в той форме, в какой они произносились. Этого никто и не ожидал. Само существование речей, которые никогда не произносились или произносились в измененном виде (вторая «actio» против Верреса, речь за Милона, вторая филиппика), доказывает известную условность опубликованных версий. Асконий Педиан, например, в своих комментариях к речи «За Милона» как о чем-то вполне обычном сообщает (30), что Марк Брут сочинил речь в защиту Милона и издал ее, «словно он ее произнес». Правильнее всего рассматривать каждую речь в отдельности, дабы определить, что здесь могло быть добавлено или отброшено. Так, в речах «За Целия» и «За Суллу» много повторений и отступлений, явно вызванных ораторской целью. Речь «За Сестия» содержит длинные рассуждения по поводу натуры оптиматов, направленные против всяких нарушителей «мира и согласия» (96–105; 136–143), которые вряд ли можно было вынести даже в римском суде с его продолжительностью процедуры. В речи «За Фонтея», например, выпущены все юридические места, так что трудно определить, в чем Фонтей конкретно обвинялся (процесс был по делу о вымогательстве — de repetundis). Цицерон выдержал в связи с этим немало нападок позднейших исследователей.

Классический пример различия двух версий — произнесенной и опубликованной — речь «За Милона». Свою речь «За Милона» (52 г. до н. э.), обвиняемого в преднамеренном убийстве Клодия, Цицерон произносил в обстановке крайнего к себе недоброжелательства и угрожающих криков клодианцев, поэтому она получилась не такой, какой ему бы хотелось. Милон был вынужден удалиться в изгнание в Массилию. Существует мнение, что подлинная речь, произнесенная на процессе, вообще никогда не циркулировала, а свой ораторский шедевр — речь «За Милона» Цицерон как