Шрифт:
Закладка:
– Кинана... – то ли прошептала, то ли простонала Феано, и, прежде чем царица успела что-то сказать, на её плечи легли горячие руки подруги. Содрогаясь всем телом, гордая и вечно невозмутимая девушка рыдала на груди Кинаны.
– Феано, девочка, ну что ты? – успокаивающе зашептала царица, гладя подругу по чёрным волосам и горячей спине. – Что случилось? Почему ты здесь?
– Он жив? Скажи мне. Пожалуйста, скажи, что он жив, – умоляюще простонала Феано, давясь рыданиями.
– Кто жив? Хресий? Конечно жив! Кто тебе сказал, что нет? Ты из-за этого здесь заперлась?
– Я ненавидела тебя Кинана, – словно не слыша, горячо шептала Феано. – Я так ненавидела вас: тебя и Хресия... За Нейю, я решила, что вы виноваты, вы не должны были брать её с собой! Но я не могу без вас, я люблю вас, и Нейя любила... – последние слова утонули в рыданиях.
– Я сама ненавидела себя, девочка, – грустно сказала Кинана. – И Хресий, и остальные. Нужно было найти способ оставить её во дворце. Даже если бы нас поймали... Нас всё равно поймали.
– Они же не убьют его, Кинана? Не убьют? Мне сказали, что его вот-вот поймают и казнят...
– Да о чём ты говоришь, – царица рассмеялась, хотя ей хотелось плакать. – Кто его поймает? Вспомни, кто его учил! Его ловить, что ужа в болоте. Твой отец ему помогает, а может он уже и с моими сёстрами встретился. Скорее он всех поймает, чем его. Хватит плакать и пошли, холодает уже. Ты же не собралась здесь всю ночь просидеть?
– Я не могу идти, – Феано выставила ногу и Кинана увидела на щиколотке тонкое кольцо кандалов.
– Что-о?! – глаза царицы округлились, точно она увидела живого кербера.
– Я здесь уже второй день. Я наказана.
– Леахо! Какая тварь это сделала?! – голос Кинаны вибрировал от злости. Так могла бы говорить разъярённая эриния, преследующая жертву. – Диена, да?
– Ко мне привели мать... Этого человека. На смотрины. В общем, всё прошло нехорошо, я набросилась на них с кочергой... – Кинана, представив себе картину, невольно хихикнула. – Диена сказала, что я буду сидеть здесь, на воде и хлебе, пока не образумлюсь, что я всё равно буду женой Лаиха – это решено. А ещё сказала, что, если я буду упорствовать, плохо придётся папе... Кинана, я не стану женой этого человека! Я зарежу себя!
– Боги, девочка, этим ты убьёшь своего отца ещё вернее, у него ведь кроме тебя никого не осталось. Зачем резать себя? Лучше зарежь мужа на брачном ложе.
Феано недоумевающе уставилась на подругу, и девушки рассмеялись полубезумным смехом. Шутка, конечно, вышла так себе, но, впервые за всё время, Кинана увидела на заплаканном лице подруги улыбку.
– Я хочу домой, Кинана, – дрожащим голосом промолвила Феано. – К отцу, к Хресию, чтобы все мы были живы... И Нейя была жива.
– Твоя сестра сейчас, несомненно, в лучшем из покоев Урвоса, и сам Молчаливый каждый день таскает ей её любимые медовые пироги. Помнишь эти её жалостливые глаза? Бьюсь об заклад, едва она ими посмотрит, Урвос тут же бежит делать, что она скажет. Перед этим взглядом только ты могла устоять, да и то не всегда, – Кинана тепло улыбнулась, гладя подругу по руке.
– Да, даже из папы она верёвки вила... – Феано тоже улыбнулась сквозь слёзы. – Тот её, бывало, отругает, а потом сам ходит вокруг, как побитый кот, только и думает, как её порадовать.
– Ну вот, Нейя всегда с нами, и рано или поздно мы с ней встретимся, а остальное... Не волнуйся, это непременно случится. Мы соберёмся все вместе, в доме твоего отца, и сыграем вашу с Хресием свадьбу. Я даю тебе царское слово. Верь мне, что так и будет. Веришь?
– Я уже ни во что не верю. Нейя мертва, Хресий в бегах, а я прикована к ткацкому станку и замерзаю ночами... Я никогда никого не ненавидела, Кинана, а теперь я ненавижу их всех. Талаю, Диену, всех кто сделал это с нами, всех… – девушка вновь зарыдала, и Кинана притянула её к себе.
– Не волнуйся, я этого так не оставлю, – успокаивающе, точно ребёнку, шептала Кинана, гладя сотрясающиеся рыданиями плечи. – Это всё прекратится. Мы всё им припомним и за всё с них спросим. Верь мне, девочка. Пожалуйста, верь мне...
За окном сгущались сумерки.
Глава IX
– Ну что, мой дорогой Феспей, как ты находишь этот наряд? Подходит он для твоего замысла?
Поэт критически осмотрел фигуру царя. Красивый молодой мужчина с чёрной бородкой и завитыми волосами, в лазоревом наряде и вычурных доспехах. Весьма недурно. Пристрастный критик мог бы возразить, что никто не идёт в бой, украсив себя таким количеством золота и драгоценностей, но Феспей решил проявить великодушие. В таких случаях это наиболее разумно.
– Вполне. Повелитель, у тебя превосходный вкус, – восхищение Феспей сыграл отменно, не придерёшься. – Думаю, этот самый Тузулутаннан так и выглядел, а если нет – тем хуже для него. Ты уже выучил роль?
– Учу. «О нежная моя Хаффиза, зачем ты здесь, одна, совсем одна...». Непростой текст.
– Может быть, мне следует его изменить?
– Нет, так вполне хорошо. Или ты думаешь, я не знаю, как учить роль? – царь надменно вскинул голову, и Феспею оставалось лишь как можно искреннее выразить несогласие. – Так-то. Скажи лучше, как продвигается дело с представлением?
– Мы трудимся тяжелей, чем пахари в поле и рабы в рудниках, повелитель. Сроки поджимают.
– Представление должно быть дано в день самой Стратинской битвы, не так ли?
– Да повелитель, такова была задумка, но, кажется, я недооценил сложность. Все эти ухищрения с верренскими бойцами, огненной потехой и прочим, мало того, что стоят состояние, их ещё устанавливать надо, а это долго. Рабов не хватает, ремесленникам приходится платить за срочность, а всё это груды серебра... Можно, конечно, что-то исключить...
– Ничего исключать не надо. Что нужно, чтобы вы поспели в срок? Серебро? Сколько?
– Ну... – замялся Феспей. – Если бы получить
