коннотациями, которые были присущи королевской антропофагии Ричарда: его прожорливость воплощает заинтересованность правителя в церковных благах, причина постоянных конфликтов между королевством и Церковью, открывшая страницу английской истории в борьбе за инвеституру.

Описания королевского сна дошли до нас в трех текстах XII века: «Хроники герцогов Нормандии» (фр. Chronique des ducs de Normandie) пера Бенуа де Сент-Мор, «О воспитании правителя» (лат. De Principis instructione) Герольда Камбрийского и «О глупостях придворных» (лат. De nugis curialium) Вальтера Мапа[459].

Бенуа де Сент-Мор повествует, как Вильгельм Рыжий на пороге собственной смерти, случившейся при неясных обстоятельствах 2 августа 1100 года во время хоты в Новом Лесу в Гэмпшире, увидел сон, в котором он, устав от корыстных деяний, ищет убежища в церкви. Почувствовав себя «чудесным образом» голодным (прилагательное merveillose относится к аппетиту короля), он оглянулся вокруг, увидел на алтаре только что забитого оленя и жадно вонзился в него зубами.

Уже слишком поздно он понял, что его жертва – это никакое не животное, а человек.

Но неожиданное открытие совсем не помешало ненасытности короля, который, не будучи в состоянии контролировать свои инстинкты, даже если «в страхе и тревоге» из-за своего «ужасного» поведения, продолжил утолять голод, отдавая себе в этом полный отчет. Наоборот, с каждым пожранным членом тела его желание утолить голод только безудержно возрастало[460].

Более замысловатой представляется структура сна Вильгельма в «О воспитании правителя». Здесь король целых три раза видит во сне капеллу в Новом Лесу. В первый раз он видит, что она богато убрана, украшена драгоценностями и пышными коврами. Во второй он видит ее совершенно пустой. На третий раз Вильгельм, заметив на алтаре обнаженного человека, неожиданно чувствует желание съесть его. В то время как он заносит над ним меч, мужчина вовремя поднимается и восклицает: «неужели тебе недостаточно тех мучений, что ты мне доставлял вплоть до сего момента, без того чтобы есть мою плоть и грызть мои кости?»[461] Кошмар, описанный Вальтером Мапом, не сильно отличается, хоть и не разделен на три отельные части:

в чудесном лесу, после долгой охоты на диких зверей, я вошел в прекрасную капеллу и увидел золотого человека, лежащего на алтаре: на его лицо и плоть было так приятно смотреть, что ими можно было бы утолить голод всего мира навеки. И вот я съел средний палец его правой руки, что он претерпел с большим спокойствием и спокойствием в лице; после чего я вернулся на охоту, но вскоре снова пошел в капеллу, где схватил руку, от которой откусил палец. Но он, в красоте превосходящий самих ангелов, внезапно отдернул к себе руку и оглядел меня яростно, и его ангельское лицо заменилось таким невыносимым ужасом, выражением такого непроизносимого отвращения, что это нахмурившееся лицо могло погубить не только человека, но целый мир разом; и он сказал мне: «Впредь ты от меня не отъешь»[462].

Видение короля каннибала здесь окрашено терминами, происходящими из классического определения сна (лат. somnium): в «Хронике герцогов Нормандии» используется термин songe (rêve еще не успело войти в обиход), в «О глупостях придворных» используется somnium, и в «О воспитании правителя» действие описывается формулой videbatur in somnis (рус. «увиденный во сне»). Глагол videre – videbatur предстает в страдательном залоге, чья формула «определяет опыт сновидения согласно идее пассивности (лат. videbatur mihi) и неопределенности»[463]. Ночной опыт Вильгельма попадает, таким образом, в разряд ex Deo proveniant (рус. «происходящий от Бога»), то есть является частью сновидений, подхваченных церковной иерархией в качестве инструментов давления и острой критики по отношению к мирским владыкам. В этом случае нападение ведется словами Гундульфа, епископа Рочестера, который предлагает желающему объяснений государю толкование сна, в сущности своей не отличающееся от трех других свидетельств.

Капелла, объясняет церковнослужитель в «Хронике герцогов Нормандии», «это святое христианство, составляющее святую Церковь, и с которым [Вильгель] так плохо обошелся»[464]: следовательно, акт каннибализма представляет собой многочисленные грабежи в ущерб Церкви, то есть в ущерб телу Христову. Того, кто толстеет на «плоти смертных» и не чуждается «уничтожать без разбору», «пожирать без остановки» (итал. divorare senza sosta), вскоре ждет «проклятие преисподней».

В «О воспитании правителя» епископ объясняет:

Церковь, о король, что ты увидел такой красивой и богатой, была той церковью, что предшествовала твоему правлению, она изобиловала богатствами, достоинством и привилегиями. Но то, что ты после видел оголенным, это состояние церкви твоего царствования, под твоим господством, которую, своей властью, ты обеднил и, на что хватило твоих сил, лишил благ и подаяний верующих. Человек, которого ты увидел на алтаре, – это Христос, которого ты попробовал съесть вместе с его церковью и чью славу ты хотел уничтожить. Ужасная угроза, выраженная во сне, это, без сомнений, призыв Бога к покаянию: страшись, о король, потому как, если ты вскоре не сделаешь этого, на тебя снизойдет его уничтожающий гнев[465].

Интерпретация Вальтера Мапа не оставляет сомнений: злые деяния владыки вызвали небесный гнев. Преступный властитель подавляет невинных поданных, «разрывает на куски», «пожирает» их, «разгоняет» их вместо того, чтобы охранять, любить и защищать; опустошает Церковь, грабя ее собственность, метафорически уродует тело Христово, отдаляя его служителей, как блаженного Ансельмо (Кентерберийского), представленного в виде съеденного пальца. Господь в своей неизмеримой доброте был бы готов простить его, но король настойчиво продолжает грешить; голод все еще мучает его, и он готов продолжать рвать на куски, уничтожать, рушить. Поэтому Бог остановит его алчную руку.

Господь и в самом деле «стал ужасным», Его лик «изменил свой непередаваемый цвет»: «Не съешь», – провозгласил он. Судьба норманна предрешена: «над тобой уже прошел суд […] покайся, так как твой конец уже у дверей»[466].

Роль епископа в качества толкователя подчеркивает фундаментальную роль духовенства в посредничестве с божественным, так же как сама необходимость, которую почувствовал король, довериться священнослужителю, подразумевает абсолютную необходимость мирской власти в конечном счете обратиться к власти духовной. В соответствии с использованием метафор поглощения, каннибализм символизирует злоупотребление властью и расхищение благ. Но атака Вильгельма – это не просто оскорбление, так как любое покушение на тело Христа наносит удар по телу общества в его целостности, особенно в XII веке, когда метафора общества как единого тела является доминирующим способом представления и концептуализации общественного порядка.

Осуждение, направленное на дискредитацию Вильгельма, является частью обширной атаки на гегемонию норманнов, которая выходит за границы его правления[467]: Бенуа де Сент-Мор, не имея возможности открыто противостоять Генриху, заказчику своей летописи, со всей вероятностью использует прошлое в качестве замечания к современным ему моделям власти[468]. Более прямолинейными являются нападки Герольда Камбрийского и Вальтера Мапа: первый, следуя модели speculum principis (рус. «зерцало князей»)[469], осуждает плохое поведение властителей, не скрывая критически настроенного отношения к правлению Генриха, в то время как Вальтер Мап использует сатиру, чтобы направить стрелы обвинения на королевский двор, который его окружает. У обоих авторов параллель между Вильгельмом и Генрихом подчеркивается порядком, согласно которому рассказ о сне Вильгельма встроен в текст: Мап внедряет его между историями Генриха I и Генриха II, приближая Вильгельма непосредственно