я вполне понимаю, почему сняли подобное кино. Пропаганда о близости вождя к простому народу. Его светлый образ, который подчеркнул своим появлением бывший крестьянин Шадрин. Но… Вот так в лоб? Серьезно? И в это кто-то поверит?

Во время просмотра фильма выяснилось, да. Поверят. Потому что остальные зрители были в восторге.

Я несколько раз с удивлением смотрел на Клячина. Товарищ старший лейтенант выглядел счастливым. Серьёзно. Будто ребёнок, к которому на праздник пришел дед Мороз. В моей душе даже начало шевелиться и подзуживать на крайне необдуманные поступки огромное желание испортить Клячину восторженное настроение. Например, рассказать, как, когда, а главное –от кого Владимир Ильич получал поддержку для организации революционного восстания. Но, естественно, этот порыв я задушил на корню. Договорить не успею, меня Николай Николаевич из своего оружия в расход отправит. Ибо посягну я такими крамольными речами на самое святое.

Плэтому пришлось героически высидеть сеанс до конца. Хотя люди вокруг нас смотрели на экран едва ли не с открытыми ртами. Я один, как дурак, тщательно пытался скрыть зевоту и не уснуть.

А когда на экране рядом с Лениным появился Иосиф Виссарионович, то с публикой стали происходить вообще странные вещи. Мне показалось, кто-то даже застонал от восторга. Кто-то пустил слезу. В лучшем смысле этого слова, конечно. От счастья.

Ну, и конечно, дополняли наше мероприятие средненькое качество изображения, а так же — отвратительный звук. Я вообще некоторые слова только по смыслу угадывал.

Чисто на автомате, мысленно представил, что с окружающими людьми случилось бы, отправь я их всех в какой-нибудь современный зал с объёмной картинкой и звуком. Это было бы, наверное, сильно похоже на первый сеанс братьев Люмьер.

Мне эта мысль показалась настолько смешной, что я невольно хмыкнул себе под нос. Клячин тут же повернулся, уставившись на меня раздраженным взглядом. Вот ведь ушастая и глазастая сволочь. Все он видит, все он слышит…

— Что? Это от восторга… — Пожал я плечами и принялся усердно лупиться на большой экран.

Пока Николай Николаевич не предал меня анафеме, как особо злостного грешника, посмевшего неуважительно отнестись к столь душевной истории про бывшего крестьянина Шадрина и товарища Ленина.

В итоге, когда, наконец, фильм закончился, я из кинотеатра выскочил в первых рядах. Бежал так, что пыль столбом. Не дай бог Клячин решит ещё какой-нибудь фильм посмотреть. Я взвою.

— Ну, что? — Бросился я к чекисту, как только он нарисовался возле выхода. — Куда теперь? Есть охота очень сильно. Корову сожрал бы. Или быка. Кино, знаете ли, сильно за душу тронуло.

Николай Николаевич посмотрел на меня с подозрением. Не сильно ему верилось в мою тонкую душевную организацию.

— Ладно… Идем, здесь имеется блинная неподалёку. Горячий мясной бульон у них… Язык проглотишь. И блины… Знатные блины. — Клячин причмокнул губами. — Там, как раз и поговорим.

Николай Николаевич широким шагом направился прочь от кинотеатра. Как всегда, не оглядываясь. Вот в данном случае я рванул вслед за ним с огромным энтузиазмом. Потому что потрясти грязным бельишком Бекетова было не только интересно, но и полезно. А заодно имелась возможность понять, с какого перепуга Клячин настолько сильно окрысился на своего босса, что собирается мне слить немного компромата. И первая, и вторая информация могут дать весьма серьёзное оружие, которым теоретически я смогу защитить себя в будущем. Причем, не факт, что в далеком будущем.

Глава 16.2

— Значит, хочешь знать правду о своём благодетеле?

Клячин отодвинул пустую тарелку, взял стакан с чаем, сделал несколько глотков, а потом уставился на этот чай с таким задумчивым видом, словно там, на дне посуды, кроется великая истина. Переигрывает Николай Николаевич… Ой, как переигрывает. Хотя… Может я просто страдаю маниакальной недоверчивостью к окружающим. Такое тоже допустимо. Особенно в свете всех обстоятельств.

Причём слово «благодетель» чекист произнес с определенной интонацией. Выразительно, значимо. Прямо бросил в меня этим словом. Выплюнул его. Будто на самом деле, Бекетов вовсе таковым не является. И данный нюанс — показательный момент. Похоже, я не ошибся, заподозрив товарища старшего майора госбезопасности в двойной игре. А то развел, блин сопли. Друзья… Прошлое… Детские воспоминания… Муки совести… Ага! Непременно!

Ну, и, само собой, теперь уж точно понятно, что у Клячина к шефу накопилось немало личных претензий. Вот, что двигает Николаем Николаевичем. Сильная обида сидит в нем. Злая обида. Гложет его, словно крыса. И пока Клячин не накормит эту крысу, он не успокоится.

— Ну…вообще хотелось бы, конечно, понимания. Если Вам есть, что рассказать, буду премного благодарен. — Я тоже осторожненько отставил опустевшую тарелку и с ожиданием вылупился на чекиста.

Честно говоря, вот эта роль недалекого по жизни, простоватого парня начала меня утомлять. Задолбался изображать из себя лоха. Все-таки, хорошо, что сейчас я нахожусь именно в секретной Школе, которая готовит резидентов. Надеюсь, меня ждёт конкретно данное направление в карьере. Не то, чтоб с детства я мечтал быть шпионом. Точно нет. Ну, его к черту. Однако, раз уж так сложилось, значит будем брать, что есть и с этим работать.

Через пару месяцев начну проявлять себя. В том плане, что перестану вот так по-глупому таращить глаза и выставлять деда наивным до безобразия пацаном, который ни черта не соображает. Если возникнут вопросы, скажу, Шипко — педагог от бога. Взрастил во мне настоящую личность. В том же и есть смысл обучения. Сделать из раздолбаев, способных классно украсть любую вещь или проникнуть в любое помещение, настоящих разведчиков. А тут без характера, без стального стержня никак. Но пока что…Пока что я просто сидел напротив Клячина и хлопал глазами.

— Разрешите пояснить, Николай Николаевич…

Чекист оторвал взгляд от стакана и с интересом посмотрел на меня.

— Ну, попробуй, Реутов. Пояснить…слово то какое странное. Вроде привычное. Объяснить…а ты его совсем другим боком вывернул. Впрочем, черт с ним. Давай, слушаю.

— Понимаете…– Я оглянулся по сторонам, проверяя наличие свидетелей нашей беседы. Не оказался ли кто-нибудь слишком близко, чтоб услышать то, что крайне нежелательно им слышать. — Возможно, с моей стороны это — черная неблагодарность…но…не верю я товарищу Бекетову. Вот хоть убейте меня, не верю.

— Ну…с такими выраженьицами ты погоди. Не раскидывайся. Убейте…– Клячин покачал головой. — Но по сути…верно говоришь. А чему не веришь, Алексей? Давай твои предположения сначала послушаем.

— Да глупо как-то это все…– Я наклонился немного вперед, глядя чекисту прямо в глаза. — С родителями