К нам приблизился мужчина за сорок, на его лице было написано неудовольствие. Маркиз прервал его беседу с леди, чье платье представляло собой ворох розовых шелковых оборок, а зубки светились как жемчуг.

— Что вам угодно, маркиз?

— Вы просто обязаны потанцевать с этой обворожительной мадемуазель. — Он с надеждой взглянул на меня. — Месье Ришар — друг моего сына. Один из немногих приличных людей в этой компании. Хотя, вероятно, я держусь за это убеждение лишь оттого, что давно с ним знаком — я знал его еще мальчишкой! В смысле когда он был мальчишкой, а не я. — Маркиз рассмеялся собственной шутке, и его лицо стало похоже на сморщенный помидор.

— Ну что вы, маркиз, в этом нет никакой необходимости, — поспешила возразить я, когда подошедший господин с помрачневшим лицом предложил мне руку. Арья, казалось, не разделяла моего беспокойства — она выглядела, как обычно, бесстрастной.

Я повернулась к хмурому господину, к его неохотно протянутой руке и приняла решение. Если пойдет слух, что я отказалась танцевать на первом же балу, меня сочтут надменной выскочкой, и это привлечет нежелательное внимание — ко мне, а значит, и к Ордену.

Я присела в реверансе и улыбнулась, ощутив, как к левому бедру прижалась шпага, а к правому кинжал.

— Почту за честь, месье, — выдавила я.

Он повел меня к танцующим, которые выстроились в две параллельные линии для менуэта. Рядом со мной оказалась Портия — ее льдисто-голубое платье узнавалось безошибочно.

Мы не дадим тебе упасть.

Мое тело инстинктивно отозвалось на знакомую музыку. Я чувствовала, как она проникает в позвоночник, отдается эхом в грудной клетке. Шаг вперед, шаг назад. Пока мы делали шаги и кружились, моя ладонь была плотно прижата к его ладони. Танцующие смешались в пеструю картину из акварельных и ярких оттенков, завитые волосы напоминали клубящиеся облака. У женщин были нарумянены щеки и накрашены губы — все оттенки розового, красного, лилового, названия которых я не знала, совсем не похожие на оттенки живых цветов в мамином саду. Вот бы она увидела меня сейчас; она бы ни за что не поверила.

Меня окружали люди, которые ничего обо мне не знали. Мое лицо было им незнакомо, моего тела они никогда не видели. И хотя головокружение подкарауливало меня совсем рядом, несмотря на плотно поджатые в туфлях пальцы ног, я скользила по гладкому полу в общем потоке. Это просто дуэль без шпаг, и в этой дуэли я собираюсь победить.

Вечер промелькнул в мгновение окна в вихре нижних юбок и пьяного смеха.

Всего было в избытке: и звуков, и образов, весь мир был похож на золотой оазис, полный мотыльков.

После танца с месье Ришаром я вернулась к Арье, но не успела толком отдохнуть, как меня пригласил какой-то юноша. К концу танца головокружение не просто маячило на горизонте — оно подобралось ко мне вплотную.

— Вам не кажется, что здесь душновато? — Юноша одернул украшенный вышивкой камзол. Его дыхание было горячим и сбивчивым. Окна были закрыты от сквозняков, а зал был битком набит людьми. Веер не приносил никакого облегчения, лишь разгоняя спертый воздух.

— Прошу меня извинить, — выговорила я и улыбнулась вымученной улыбкой, совсем не походившей на ту, что я отрабатывала перед зеркалом.

Пробившись сквозь плотную толпу гостей, я добралась до ближайшей стены. Несмотря на то что я изо всех сил поджимала пальцы ног и отчаянно глотала воздух, из углов зала на меня надвигалась тьма. Теа говорила, что они не дадут мне упасть. Мои сестры по оружию. Но головокружение усиливалось, шум в ушах становился громче, сердце билось все чаще. Я оглядывалась в поисках подруг и ненавидела себя за это, ненавидела свое тело за то, что оно снова меня подводит, подводит общее дело, я ненавидела всех тех, кого не было рядом, чтобы мне помочь, и все же я отчаянно нуждалась в них, я бесконечно ненавидела весь мир, и тем не менее голова продолжала кружиться.

Они бросили меня. Точно так же, как Маргерит. Я упаду в обморок. Мама всегда боялась, что я упаду и разобью голову — так и будет, только моя кровь зальет не деревенскую мостовую, а пол бальной залы.

— Таня, — послышался голос у самого уха, голос, который выдернул меня из тьмы. — Таня, ты меня слышишь?

Шум, грохот, порыв свежего воздуха.

— Теа? — Ее лицо замаячило прямо передо мной. — Где мы?

Я запиналась, слова звенели в ушах, точно их произносил кто-то другой. Серые всполохи расцветали перед глазами, точно гвоздики.

— Самый быстрый способ оказаться снаружи — воспользоваться выходом для слуг.

Когда я попыталась встать со скамьи, она запротестовала:

— Нет, погоди, я принесу тебе чего-нибудь попить. А еще лучше — пошлю Портию.

Они подхватили меня. Не дали мне упасть. И все же…

— Теа, — позвала я, и она остановилась у двери, — ты расскажешь мадам де Тревиль?

— Я же говорила, что мы не дадим тебе упасть, Таня.

В глазах защипало от слез, и я поспешила зажмуриться.

Послышался какой-то шорох, звук шагов. Я открыла глаза и увидела в окне Портию с бокалом в руке. Она не двигалась, глаза были широко распахнуты.

— Мадемуазель, вам нехорошо?

Мое сердце бешено заколотилось. Кто-то увидел меня — больную, слабую. Различить черты лица в темноте было почти невозможно. Чей-то силуэт — мужчина или юноша, хотя по голосу скорее молодой. Я в ужасе взглянула на Портию. Она покачала головой, потом кивнула на незнакомца.

— Простите, если застал вас врасплох, — если хотите, я побуду с вами, — сказал он. Луч фонаря упал на его лицо и позволил разглядеть светло-карие глаза, живые и участливые, разлет бровей, решительную линию носа. Я пыталась сопоставить эти детали в уме, желудок трепетал. — Я видел вас внутри, мне показалось, что вам дурно, я лишь хотел убедиться, что с вами все хорошо. Что вы здесь не одна.

Черт бы побрал Портию! Я была к этому не готова.

— Месье, спасибо вам за заботу, однако мне пора возвращаться…

— Этот бальный зал — настоящая душегубка. — Он пристально вглядывался в мое лицо. — Хотите, найду мадемуазель, которая посидит с вами? Я оставлю вас, если вам неприятно.

— О нет, не поймите меня превратно! Я вовсе не хотела сказать… то есть я не хочу, чтобы вы подумали… — торопливо залепетала я, обескураженная его добротой.

Когда я запнулась, его губы изогнулись в усмешке:

— Я не настолько